– Ну-к, она мне и говорит, мол, хорошо бы, окошко на постоялом дворе было со ставнями. Я, мол, страсть как люблю на ночь платок за окно вывешивать, чтобы росой поутру умываться. И платок мне, значит, тот показывает. Ну тут круглым дурнем надо быть, чтобы не понять!..
– Странно что-то, – пробормотал над ухом Симеона Йоргу. – Оно, конечно, Гицэ прав – глазами она ой стреляла! Но чтобы вот так в открытую... Клянусь святым Спиридионом, что-то тут не так!
– Послушаем, – шепнул в ответ Симеон.
– Ну и вот. Явился я, значит, как стемнелось, гляжу – точно, на ставенке на втором этаже платочек белеется. Там по стене-то виноград растет, ну я ходу – и в окошко. А она смеется, зубы моет. Я не все, конечно, понял, но вроде как хвалила она, мол, лихие парни в Цара Романешти!
– Да как же ты попался, Гицэ? – не выдержал Симеон. – Она, вроде, все продумала.
Гицэ вдруг потупился и озадаченно почесал в затылке.
– Так это... Капитан... Кто ж знал, что она такая голосистая окажется? Я и не сделал ишшо ничего, так – потискал чуток. А девка оказалась огонь прямо, я сперва и не сообразил, что нашуметь можем! Видать, батька ее услыхал, а она и дверь-то засовом не заложила, а я и не проверил, думал, она позаботилась, раз сама...
Мужики уже ржали, хлопая себя по коленкам.
– Можно подумать, ты соображал!
– Ввек не забудет, до чего лихие парни в Цара Романешти!
Кто-то полез к Гицэ стукаться кружками, тот разводил руками и широко ухмылялся: бейте, мол, оплошал, да. Ржали, аж повизгивали. Даже Штефан – и тот упал грудью на стол и всхлипывал, стуча кулаком по своему неизменному подсолнуху.
Йоргу задумчиво потеребил себя за ус.
– Эй, Гицэ! – вдруг позвал он. – А платочек она с окна сразу сняла, как ты забрался?
– Конечно, – тот оторвался от ракии, пожал плечами. – Меня ж и попросила.
– Так. А что она тебе говорила-то?
Гицэ смешался, изумленно глядя на мрачного грека.
– Да я помню, что ли? Говорю ж – огонь девка! Ну несла чего-то, да. Все больше «еще» и все такое, но вот говорила шепотом, а потом как ахнет на весь дом... Тута ее батька и прибежал, и пришлось мне в окошко сигать, несолоно хлебавши.
– А ну-ка вспомни, – велел Йоргу очень строго, перебивая хохот. – Не говорила ничего про батьку своего?
Гицэ почесал затылок.
– Да говорила, вроде. Что батька ее уму-разуму поучить решил, пока беды не вышло, а ей, мол, и своего ума хватит... Ну а чтоб не взвизгивать, как порос, ума не хватило ни капельки!
– Ой, дурень, – вдруг ахнул Мороя. – Свечку поставь Богородице и вон капитану в ноги кланяйся! Это ж какую беду от тебя отвело!