Поднявшись на ноги, я встаю перед ней.
Уголки ее губ опущены, она изучает меня, прищурившись.
– Скажи что-нибудь.
Что тут сказать? Что я родом из разрушенной семьи и собственными глазами видел, как любовь может превратиться в ненависть, пробудив все самое худшее в людях? Или что я не доверяю себе и не могу ручаться, что не рухну в постель с какой-нибудь девчонкой через год, когда все станет сложно? Многие парни в команде состоят в отношениях, но это никогда не останавливало их от случайных связей. Почему я должен быть сильнее? В конце концов я лишь причиню Элизе боль и не смогу жить с этим.
– Слушай, – голос у меня холоден и гораздо более отстранен, чем мне хочется, – это началось как веселье. Но ключ? Это слишком. Я не могу.
– Хорошо, – резко отвечает она и встает, чтобы оказаться со мной лицом к лицу. – Не бери ключ. Но почему ты так странно себя ведешь?
– Потому что тебе нужен мужчина, который будет рядом с тобой. Кто-то, кто сможет приходить на твои школьные мероприятия, приносить тебе тампоны, кто-то, у кого нет такого интенсивного расписания. Кто-то, кто будет достоин того, чтобы взять у тебя ключ.
Подбоченившись, Элиза хмурится.
– Я привыкла к расписанию хоккеистов. Имею с этим дело всю свою жизнь. Я ни разу не жаловалась на твои отъезды. Да, мне не хватает тебя, когда тебя нет, но у меня есть собственная жизнь, Джастин, если ты вдруг не заметил.
– Причина не только в этом, понятно?
Ее хорошенькое личико окрашивает печаль.
– Не делай этого, – говорит она твердым голосом. – Не делай этого с нами…
Входная дверь открывается, и Оуэн проходит внутрь. Ему хватает трех секунд, чтобы заметить напряжение между мной и его сестрой. Просто фантастика.
Замерев у другого конца дивана, он смотрит на нас по очереди, и взгляд его становится жестким. Я все еще без футболки, а Элиза явно выглядит расстроенной.
– Что здесь происходит? – требовательно спрашивает Оуэн.
Элиза шмыгает носом, поднимая подбородок.
– Ничего, Оуэн. Просто дай нам минуту, ладно?
Он безрадостно смеется, подходя ближе. От меня не ускользает, как он сжимает руки в кулаки.
– Да ты, мать твою, шутишь? Не можешь держаться подальше от моей сестры? Моей, мать твою, сестры? Гребаный придурок!
– Все не так, – говорю я.
– О, да, а как тогда? Почему бы тебе не рассказать мне?
Горло стискивает, но я заставляю себя говорить.
– Она мне правда нравилась.
– Нравилась? – фыркает Элиза. От нее не ускользнуло это сорвавшееся с языка прошедшее время.
Твою мать.
Положив ладонь мне на ребра, она смотрит на меня этими поразительно голубыми глазами, пронзающими меня насквозь.