Вот Викки и пользуется этим паскудным правилом. Молчать до конца, до победного, не унижаться ни на какие просьбы, ведь я надолго её не удержу — буду просто вынужден отпустить её по истечении перерыва.
Поэтому она упорно молчит, настолько язвительно улыбаясь, что яснее некуда — хоть какого-то ответа я от неё добьюсь только пытками.
Не хотелось бы.
Ну — или хотелось бы…
Если быть откровенным до конца — немалая часть меня надеется, что Викки продолжит упрямиться, и что мне удастся претворить в жизнь ту часть моего плана, что считается сомнительной с точки зрения морали, но — точно будет действенной.
Ну, не сможет она вот этот фортель мне спустить беззвучно. Она — взорвется. Я её знаю.
Да, она повзрослела, научилась держать свой буйный темперамент в узде, но не такая уж и крепкая — та узда. И уж я-то примерно представляю, чем высвободить наружу весь этот тайфун.
Но, пока нет — пока держимся и даем шанс на «мирное» разрешение конфликта.
— Вик, я ведь не выпущу тебя до тех самых пор, пока мы не обсудим нашу с тобой ситуацию, — замечаю я спокойно, тайком любуясь её красивыми, такими мягкими губами этой упрямицы. Боже, дай мне повод. Пусть она и дальше молчит…
Молчит…
Как же ты меня радуешь, Викки!
— Ну что, хочешь, чтобы я начал добиваться от тебя ответов по-плохому? — я старательно прячу в своем голосе предвкушение. — Милая, я ведь прекрасно помню, как решаются проблемы твоих бойкотов. Неужели ты думаешь, я забыл, как это делается?
У Викки расширяются глаза — она помнит. Боже, какой же это кайф, что она помнит. Все это настолько мне на руку — что я бы счел это невозможным, если б сам не видел.
Викки пытается сделать шаг назад, только ходить сквозь двери не по силам даже такой умнице. А дверь я успел заблокировать, черта с два она теперь выйдет, пока я не введу код электронного замка.
— Не убежишь, не-а, — шепчу я, с удовольствием касаясь пальцами упрямого подбородка бывшей жены. А потом скольжу вниз, ожидая, что вот сейчас она взорвется, вспылит, снова попробует меня ударить. У неё есть все возможности, и я даже уворачиваться не собираюсь, но пока она этого не сделала — у меня есть её нежная кожа под самыми кончиками пальцев, краешек воротника блузки и маленькая белая пуговка за которую я успеваю зацепиться, перед тем как становится совершенно невозможно видеть что-то кроме этих бездонных, таких красивых — и таких оторопевших глаз.
А потом — будто гром гремит.
Три недели игнора.
Пока мы были женаты — самый её максимум был дня три. Потом — я терял терпение.
Сейчас — я теряю контроль.