И все-таки…
— И потом не заберет, — отрезаю я, и все-таки стискиваю свою дочь в руках еще крепче, — он просто увидит, какая я на него злая, и тут же передумает.
Ветров — и передумает, ага. У него же самое любимое развлечение — рушить мою жизнь до самого основания.
Вот только Плюшке этого лучше не знать. С неё хватит нашей правды!
Она и так тихонько похныкивает, утыкаясь носом в сгиб моего локтя. Ну вот, теперь мы еще и ревем. Вот и где то космическое материнское прозрение, когда его так не хватает?
— Плюш, — я осторожно разворачиваю дочь к себе, усаживая её на колено, пробегаюсь пальцами по щеке, стирая слезинку, — ты все еще боишься?
Маруська молчит, но еле-еле дергает из стороны в сторону острым, таким моим подбородком. Еще и плачет молча, прикусив губешку, выпуская из меня еще порцию свежей крови. Упрямо хмурится, типа «Вот еще, буду я бояться».
Бойцовый мой мышонок, уж насколько все проще было бы, если бы ты была принцессой. У принцесс эмоции наружу, они поплакали, а потом поправили корону и полетели дальше. А моя мышка ищет себе норку-укрытие.
— Ты по нему соскучилась? — тихо спрашиваю я и замечаю, как Маруська спешно прячет взгляд и покачивает головой во второй раз. Она уже в том возрасте, когда можно осознанно врать, хоть и получается это фигово. Значит — соскучилась. Даже очень. И даже боится мне это показать, хотя я ведь точно не хотела, чтобы моя дочь поддерживала меня вот так.
Совсем я съехала с катушек с этими разборками.
Вот только как мне принимать необходимое решение, зная, что на самом деле хочет Ветров?
Ведь любая встреча с Маруськой для него — как тур игры в покер, в котором любая улыбка моей дочери — это для него удачная карта в его комбинации.
Да, мнение ребенка учитывают в суде, даже если он десятилетнего возраста не достиг — вызывают там представителя органов опеки, вот это все, но…
Но Маруське нравится папа.
И условия проживания у него лучше.
Не говоря уже о том, что связей больше.
И на чьей стороне будет суд?
Да, мой адвокат бодро обещает мне победу, но что еще он может обещать-то?
Я кусаю щеку изнутри, глядя на враз потухшую мордашку моей дочери. Еще полчаса назад она светилась предвкушением, а теперь — кажется, что выходные испорчены бесповоротно.
Если смотреть правде в глаза — то что я вообще могу поменять в этой ситуации? Мой единственный рычаг — сама Маруська, и пользоваться ею — это совершенно противозаконно. Я ведь не хотела насолить Ветрову, хотела только защитить свое…
— Мне кажется, папа очень хотел тебе понравиться, — негромко и очень осторожно произношу я, играя в капитана Очевидность. Конечно, хотел. Не для меня же он выпендривался, в конце концов, — забавно, что ему тоже Милорд понравился, да?