Дочь косится на меня и снова прячет лицо, зарываясь в свитер на моей груди. Вся и мелодика в том, что ей понравилось выступление Ветрова. И насчет совпадения вкусов — тут Ветров тоже попал в самую точку, Маруське это и правда нравится как факт.
Еще бы — папу она почти не знает, но все равно — так сошлось!
И её просто выжигает необходимость войны с заветным папой. Моей войны!
— Солнышко, все хорошо, — шепчу я, утыкаясь губами в мягкие темные волосы у её виска, — я не прошу тебя выбирать. Если ты хочешь поболтать с папой — я на тебя не обижусь. И он тебя от меня не украдет. Он же у тебя не бандит.
Сволочь только, самая последняя, но это все-таки — лишь для меня. Эксклюзив и все такое.
Маруська все еще упрямо кусает губу. Будто сомневается, что я ей говорю правду. Приплыли, блин!
А что я могу? Только еще раз крепче обнять, чтобы никто даже не попытался сейчас ей навредить.
— Ну, или хочешь, поедем домой? — предлагаю я кардинальный метод поменять ситуацию. Как я и думала — он оказывает нужный мне эффект. Плюшка напрягается, явно сбрасывая эту растерянность и начиная взвешивать минусы этого радикального решения. Отлично вышло вывести её из этого депрессивного ступора.
Как это домой — а как же покататься? Мы ж за этим сюда приехали!
Да и папа — мы на него, конечно, злимся, с мамой за компанию, но… Хочется же поболтать. Хотя бы! Раз уж мама не против…
И, ой, как маме страшно быть не против…
— Ну что, Плюшка, поехали? — тереблю я дочь за рукав курточки. — Пошли вещи обратно в машину к дяде Нику запихнем и…
— Не-е-ет, — Маруська мотает головой, наконец-то раскукливаясь, — дядя Ник обидится.
И ты даже не представляешь как…
— Ну, он же на меня обидится, — фыркаю я, — хотя, если ты хочешь остаться… Тогда нам надо идти к тренеру. У тебя занятие через полчаса.
Последний шмыг немножко красным носиком — я вытягиваю из кармана своей куртки пачку бумажных платочков, чтоб мое чудовище высморкалось, и Маруська тянет меня в обратную сторону — к дверям конюшни, в которых на нас зависает… Олеся… Вид у неё виноватый. Но, судя по всему — именно благодаря ей нас не шуганул вот тот бородатый мордатый мужик, что стоит чуть поодаль за её спиной. По крайней мере, на меня он смотрит мрачно, будто я не в пустую конюшню зашла, а в святая святых, в которой он хранит священный Грааль, не меньше.
Пофиг.
Главное, что Маруськина теплая ладошка лежит в моей руке, её мордашка потихоньку светлеет — мысли о долгожданном катании все-таки вытесняют из головы мысли плохие, и этот выходной еще можно спасти. Ну, по крайней мере — я в это верю.