— Ну ты и жук, Николай Андреевич, — я легонько пихаю его в плечо, боясь переборщить и лишний раз потревожить больную зону. Вот уж чего не ожидала от Ольшанского, так это вот такого.
— Ну, не все же Ярославу Олеговичу меня уделывать, как думаешь? — Ник хмыкает и болезненно морщится послевкусию этого смешка. Ребра его явно не желают, чтобы их таким образом беспокоили.
— Машину подали, — вклинивается в наш разговор нахальная медичка, — давайте, сударь, с вещами на выход, я вас провожу. И сопровожу, чтоб убедиться, что вы нашему водителю голову не задурили, что я вас из-за мелкой ссадинки в больницу гоняю.
Нет, это что-то с чем-то, даже попрощаться нормально не дают. Я еще даже не успела ни на что согласиться, принять решения, а мне уже всунули в пальцы колечко с двумя ключами.
— Ник… — я беспомощно наблюдаю, как мой кавалер с помощью медички натягивает снятую футболку, — может, все-таки…
— Отдыхай, — Ольшанский категорично покачивает головой, а потом встает со смотровой кушетки, опираясь на плечо медсестры, — я позвоню Козырю, сознаюсь, что выбыл на неопределенный срок. И извини, что я так бездарно спустил наши выходные. Не нужно было…
Я выдавливаю из себя кислую улыбку — после драки, как известно, кулаками не машут. Выхожу вслед за медсестрой из её кабинета. Именно там, на лавочке рядышком друг с дружкой шушукаются Ветров и Маруська. Очень интересно, на какую тему?
Я вообще-то не хотела их оставлять вдвоем, но это отдавало такой паранойей — тащить Плюшку за собой, в медпункт, смотреть на синяки постороннего ей мужика, когда есть рядом чертов папочка, который может пригодиться для того, чтобы посидеть с дочерью двадцать минут.
Даже он не сможет заморочить ей голову за такой короткий период времени.
Я это понимаю. И все равно беспокойство скребет меня изнутри, заставляет сердце беспокойно ворочаться в груди.
— Вам помочь? — обеспокоенно спрашиваю, глядя на хрупкую фигурку медички, изящность которой особенно ощущается рядом с рослым Ником, но девушка категорично дергает подбородком.
— Все в порядке! Бывали и потяжелей пациенты. Тем более мы идем сами, я только как опора выступаю.
— Не провожай, — устало просит Ник, оборачиваясь, и я явственно вижу его тоскливые глаза, — а то я все-таки не поеду. Не смогу тебя оставить, и все тут.
Неловкости внутри меня становится столько, что грудная клетка ощущается как грозящий лопнуть воздушный шарик.
— Позвони мне, когда скажут, что там с ребрами, — требую я обеспокоенно, потому что даже вопреки тому, что как к мужчине меня к нему не тянет — как человек он меня по-прежнему волнует. Хороший, надежный. Один вопрос — что ж я-то такая дура и не могу оценить его должным образом? Пытаюсь, пытаюсь, но чем больше пытаюсь — тем хуже выходит результат.