Бойцов не оплакивают. Повесть об Антонио Грамши

История — это вечность; зло не может взять верх, беспорядок и варварство не могут взять верх, пропасть не поглотит людей. Мир спасет себя сам, своими собственными силами; рождаясь среди горя и отчаяния, люди несут в себе нравственные богатства и способность к жертвами неслыханным подвигам.

Антонио Грамши

Памяти Ирины Александровны Жигалко,

без которой не было бы этой книги.

Три десятилетия отделяют завершенную книгу от поездки по незнакомому тогда маршруту.

...Набитый до отказа послевоенный московский троллейбус. Шумное Садовое кольцо. Тихий переулок — тупичок, упирающийся в арку ворот. Двор, обсаженный молодыми деревьями, незамысловатая детская площадка — песочница, грибок, на площадке малыши — первое послевоенное поколение.

Дом четырехэтажный, без лифта, постройки конца двадцатых годов, обыкновенный московский дом. Квартира на втором этаже. На звонок ответил женский голос: «Одну минуточку». Возня с ключом. Передняя, обычная московская передняя. «Сюда, пожалуйста». С порога комнаты открывается то, ради чего я стремился в этот дом! Дом, в котором он никогда не был. Он — Антонио Грамши, основатель Коммунистической партии Италии. Комната московской квартиры, в которой раньше жил старый русский революционер-восьмидесятник, позднее большевик Аполлон Александрович Шухт, а ныне живут его потомки, любовно превращена в музей.

С портрета на стене смотрит молодой Грамши. Чуть уловимая добрая улыбка смягчает твердые, словно высеченные резцом черты. Под портретом на подставке посмертная гипсовая маска, слепок руки. За стеклом в шкафу маленькая, но совсем как настоящая повозка на деревянных колесах — повозка сардинских крестьян. Рядом тщательно отшлифованный нож для разрезания бумаги. Две вещи лежат рядом, между ними целая жизнь. Повозку Грамши смастерил в Москве, в Серебряном бору, и был это подарок милой молодой женщине Юлии Шухт, которая вскоре стала его женой, «дорогим товарищем», матерью двух сыновей. «Любимая»,—латинскими буквами выводит Грамши нежное русское слово в письмах, озаренных светом большого мужественного сердца. Нож — тоже подарок жене; Грамши сделал этот нож в одиночной камере. Незатейливые предметы тюремного обихода: вилка, ложка, металлическая тарелка, очки, чернильница.

Две книги под стеклом: Данте «Божественная комедия» и Данте «Новая жизнь». Одна книга подарена «дорогой Юльке» в Москве. Другая... на ней надпись: «Грамши Антонио», неразборчивая подпись директора тюрьмы в Тури, круглая тюремная печать.

Для стоящей рядом со мной Юлии Аполлоновны каждая вещь — дорогое, тревожащее душу воспоминание. Наши ощущения несоизмеримы, иначе быть не может, и все же возникает смутное чувство вины.