Но в нынешнем году Антонио Грамши словно подменили. И беда даже не в том, что он стал пропускать занятия по болезни,— это неудивительно при его слабом здоровье. Тревожнее другое. Однажды во время лекции профессор Космо взглянул в лицо Грамши, как не раз делал это, адресуя аудитории новую мысль, и встретил отсутствующий взгляд. Студент был далеко, он думал о чем-то своем.
За долгие годы преподавания в туринском лицее имени Джоберти и вот теперь в университете профессор Космо убедился: чем одареннее студент, тем сложнее и болезненнее у него протекает процесс формирования личности. Именно это, как предполагал Космо, переживает сейчас Грамши. Как помочь молодому человеку? И можно ли помочь? Ведь вмешательство извне иногда способно нанести рану.
Судьба талантливого студента беспокоила профессора. И все-таки без еще одной побудительной причины он, Космо, вряд ли решился бы на этот визит. Ведь можно было послать к Грамши университетского служителя с запиской или одного из студентов, того же Тольятти, например. Однако он пошел сам, да еще в такую дурную погоду. Ежась от порывов черной боры и размышляя о своем поступке с некоторым даже недоумением, Космо вынужден был признать, что побудительная причина лежала в его парижской поездке.
Профессор виновато отмалчивался, когда жены ученых коллег забрасывали его вопросами: что носят в Париже, какие шляпы, какие бурнусы? Не мог удовлетворить и возбужденный интерес к поэту Гийому Аполлинеру, заключенному в тюрьму Сантэ по ложному обвинению. Был крайне немногословен даже тогда, когда затрагивалась основная цель поездки — чтение лекций о Данте. Всегда радовавшие вопросы, связанные с его работой над Данте, были теперь даже неприятны; таким бескрылым и ничтожным показался профессору собственный вклад в науку после впервые увиденной в Париже многофигурной композиции Родена «Врата ада», изваянной по мотивам «Божественной комедии».
Ни прочитанные книги, ни фотографии не могли передать подлинную мощь этого творения. Композиция властно вовлекала зрителя в высокую сферу раздумий о сложности человеческой натуры, напоминала о том, что мир полон смятения и непостоянства. Человек бредет ощупью, испытывая терзания от своего бессилия, от нечистой совести и собственных пороков. Роден как-то сказал, что на всю жизнь приковал себя цепями к «Вратам ада». И это не было преувеличением. Заказ на дверь — всего лишь на скульптурно орнаментированную дверь для нового французского музея декоративного искусства — стал на три с половиной десятилетия счастьем и мукой Родена. Суд Данте над своим веком резец гениального скульптора превратил в суд над веком Родена.