В это время Маня работала воспитательницей в детском саду. Там же были и ясли для самых маленьких, и, уходя на работу, Маня брала с собой Лилечку, освобождая свекровь от нагрузки. Екатерина Ивановна была очень довольна тем, что у невестки такое доброе и любящее сердце. А Маруся никак не могла привыкнуть к благодарности за каждый, как ей казалось, пустяк. Такая жизнь в глазах Мани, совсем не избалованной вниманием близких людей, походила на сказочный сон.
Случайно Маня обнаружила в доме швейную машинку, которой никто не пользовался. Она обрадовалась и начала «священнодействовать» — шить, перешивать старые вещи, украшать их вышивкой ришелье, очень модной в то время. Вязала кофточки, шарфики, шапочки детям. И взрослые получали от нее подарки. Маня успевала все, использовала каждую свободную минуту. Свекровь просто души в ней не чаяла, пела дифирамбы невестке всем, с кем встречалась, с гордостью демонстрируя ее изделия:
— Ах! Какая она у нас умница, красавица! У нее золотые руки!
Встретив Лину Ивановну, обнимала ее, целовала и эмоционально расхваливала Маню:
— Какая же вы молодчина, что воспитали такую дочь!
Лина Ивановна скромно наклоняла голову, смущенно улыбалась и ничего не отвечала. Думаю, она жалела, что Маруся ушла из дома, — шутка ли, потерять такую работницу, на плечах которой были и дети, и все домашнее хозяйство. Теперь все приходилось делать самой, и Лина очень уставала. За последнее время она как-то осунулась, поникла, ее прекрасные глаза потускнели, смотрели безразлично, иногда даже с иронией и насмешкой. Вечно в трудах и заботах, и никакого просвета ни сейчас, ни в будущем не просматривалось. Маня все это видела и понимала Лину Ивановну.
Моя мама с детства была человеком дела. Сочувствием ничего не исправишь, надо просто помогать. И она часто ходила к матери хлопотать по хозяйству. Не забывала приносить подарки, сделанные своими руками, или что-то из еды. Жизнь была трудной, голодной. Когда моего дедушку Евстафия Лукича выбрали председателем исполкома и назначили продуктовый паек, Екатерина Ивановна стала делить входившие туда продукты на две части, и одну часть мама уносила Лине Ивановне. Это стало правилом и для моего папы. Все последующие годы, до самой войны (и даже в войну!), где бы он ни находился, часть зарплаты посылал теще — даже тогда, когда его собственной семье приходилось туго. Извиняясь, он говорил моей маме:
— Машенька, ты выйдешь из положения, у тебя золотые руки, а там большая семья, им трудно.
Видимо, в той семье отчим за мужика не считался. Мама в такие минуты молча с укором смотрела на папу и думала: «Ну что с тобой поделаешь?» Сама же садилась за швейную машинку и шила, вышивала, зарабатывая на жизнь.