Рысь стоял напротив, скрестив руки на груди и смотрел с вызовом и улыбкой, никак не вязавшейся к его тону. Мне кажется, или он подсмеивается надо мной?
— Может, и достойна. А, может, мне просто хочется отношений не «продай-купи», а основанных на взаимном уважении и…
Тут я запнулась и почувствовала, что краснею. Ох уж этот Кестер! Он специально дразнит меня!
— Любви, ты это хотела сказать?
И снова эта улыбка в глазах. Я хотела отвести взгляд, отступить, но понимала, что он попал в самую точку. В конце концов, почему я должна стесняться того, что мечтаю о взаимной любви?!
— Да, именно, — упрямо протянула я. — Я не хочу быть ничьей грелкой.
— Даже моей?
— Тем более твоей, — хмыкнула я и улыбнулась, а потом случилось то, что я до сих пор не могу себе объяснить.
Ещё мгновение назад мы стояли и ссорились, и кто-то сделал первый шаг. Его губы коснулись моих, сначала несмело, а потом требовательно, и я почувствовала, что стала невесомой.
Взлетела под потолок, как пёрышко, подхваченное сильным ветром, ворвавшимся в распахнутое окно.
Ветра не ждали, поэтому ставни не затворили. Может, хотели впустить свежего воздуха.
Мне, к примеру, не хватало этого чистого глотка другой жизни, чтобы обрести почву под ногами. Да, я хотела любви, я жаждала её, пусть не так, не сейчас, но от этого мужчины!
Имела право хотеть даже запретного. Неразумного.
Наверное, с этого начинается падение добродетели.
Я просто мало знала мужчин, никогда не подпускала никого так близко, как Кестера. Глупо, но мне ничего о нём неизвестно, кроме имени. Но хотя бы оно настоящее.
— Мы останемся здесь до завтрашней ночи, — прошептал он, целуя, даже не так, касаясь губами мочки уха. — Тебе надо отдохнуть. А завтра после заката я жду тебя у себя.
— Я не приду, — выдохнула я, замирая и чувствуя, как сердце останавливает бег.
Он посмотрел в глаза и отошёл на шаг.
— Как это не придёшь? — холодный тон подействовал на меня, как ушат ледяной воды, вылитый за шиворот.
В первую минуту даже дышать стало больно. Но я быстро взяла себя в руки и набрала воздуха в лёгкие, чтобы сказать что-нибудь. Острое, колкое, возможно, надменное.
То, что ранит не меньше, чем его холодный приказ, а вымолвить ни слово не могла, словно кость в горле застряла.
Стояла и таращилась, как рыба, вытащенная на берег
— Мы с тобой договаривались, София, — продолжил говорить он, избегая смотреть в глаза. Зато бережно поправил прядь моих волос, заправив за ухо. — Ты помогаешь мне с ядовитым соком, а я отвечаю на твои вопросы. Не на все, конечно.
— А, ты об этом! — радостно выдохнула я.