Написание чего-либо – удивительный процесс, волнительный, трудоемкий, гипнотический. Не стоит садиться за рукопись, даже если вы знаете тему и видите некоторые эпизоды. Книга должна созреть, она должна явиться в целостном виде. История от начала и до конца, чтобы не было мучительного поиска событий, когда вы дойдете до середины. Как только вы начинаете придумывать, история перестает существовать, она превращается в фикцию, в ложь, в выдумку – и читатель это почувствует. В произведении не будет души, оно будет пустое и мертвое.
Раньше писалось легче, я как будто за кем-то записывал. Был азарт. Вспыхивал и загорался моментально. Я всегда говорил: «Я в любой теме найду что-то интересное для себя». Сейчас кажется все избитым и затасканным!
Иногда я смотрел на Егора, который, как и я, был один. Я и в нем, и в нашем непонятном общении искал темы для книги. Но это было запретно, вслух об этом нельзя говорить.
Погода наладилась, Егор убирался на участке – сгребал листву, обстригал кусты. Порой на меня накатывало, и я хотел оказаться рядом с ним, помогать ему, разговаривать. Я представлял, как вечерами он сидит около телевизора или ужинает, как просыпается в постели. Какие чувства у него внутри? О чем он думает, оставшись один на один с самим собой? Я уверен в том, что человек, который старается окружить себя людьми, как это делал он, бежит от страха перед одиночеством. И теперь жизнь зачем-то дала ему этот период. Жизнь любит испытывать нас. Она оголяет самые слабые места и потом бьет по ним, до тех пор, пока кожа не огрубеет.
Иногда он смотрел на мои окна, мимолетно, вскользь. И наверно именно это останавливало меня пойти к нему.
13-го апреля был теплый день. У меня на втором этаже было приоткрыто окно, я сидел за компьютером, фоном играла музыка. У Егора нахватался. Когда он убирался на улице, то выносил колонку и включал музыку. Я привык к тому, что под ухом что-то бормочет, и тоже стал включать.
Раньше посторонние шумы меня отвлекали, я мог работать только в полной тишине.
Егор продолжал заниматься листвой, которой на его большом участке было море.
Собрав очередную кучу, он остановился, вытер пот со лба, отставил в сторону грабли и снял футболку. По радио заиграла песня Сэма Смита – «Nothing Left For You». Я не сразу заметил, что звук стал объемнее, убавил колонку и прислушался.
Это было невероятно, но у него играла та же самая песня. Я сделал громкость на всю. И он услышал. Обернулся, посмотрел на меня. Удивленно приподнял правую бровь, мило улыбнулся и стал подпевать.