За мчащимися ребятами уже рождался рой слухов, объясняющий эту поспешность:
— Видели, эфебы девку украли! — восторженно верещала тётка, явно жалея, что её так никто и не выкрал.
— Да чего украли! Видела ведь, за парнишкой гонятся. Спёр наверно что-то… — возражал седой мужик, выворачивая телегу с обочины, на дорогу. — Догонят — убъют!
— Ой, совсем молоденький… Жалко, — охала девица, сидящая рядом с отцом в возке, едущие рядом с телегой. — И симпатичный…
— Всё она разглядела, глазастая, — отец дал ей подзатыльник. — Замуж выдам, на мужа и глядеть будешь.
— Может он на басилевса покушался, или на александроса, — предположил парень, по виду из мастеровых, сжимая кулаки. Он уже сам был готов свернуть гадёнышу голову.
Бабы заохали.
— А девка тогда зачем? Девка то с — ними… — не унималась тётка, которую никогда в жизни не крали.
Но всего этого эфебы не слышали, они неслись вперёд. Им не было дела до рождающихся слухов. Их ждали Эги и ребята, которым они были нужны.
Люди на дороге между двух столиц обсуждали увиденное. Любопытство… Оно так свойственно всем, и разрастается как большой снежный ком, если есть, с кем перебросится словом. В одиночестве, почему-то, такой ком не разрастается, а скорее тихо горит, или угасает как потухшая лампада.
Линкест, который был хорошим наездником, сейчас сам не походил на себя. Он дергал коня, почти уже истерично. Волнуясь за брата, как заметил Алесь, парень всё равно не подъезжал близко, только наблюдал издалека. Как хорошо, что у Кузьки дар другого порядка, и больше среди детей Пармения столь одарённых нет.
Кока несся, поглощенный в себя. Ну что от бедующего иеры возьмёшь… Всадник он неплохой, да и друг хороший, но странности бывают. То головные боли у него перед сильными землетрясениями, то обмороки в карауле. Но может вызвать грозу или остановить дождь. Для коней это немаловажно. Одно дело идти по сухой утоптанной дороге, другое — по вязкой грязи.
Голик во время скачек всё время оглядывался на Алеся, ожидая распоряжений.
Его новое прозвище — Мелеагр, медленно приживалось. Он его получил после одной из охот, которую они именовали Калидонской. Тогда ребята нашли матёрого секача. Загнали, затравили собаками. Кабан озверел и набросился на коней. Жеребцу Алеся тогда жить оставалось считанные мгновения. Голик, или уже теперь Мелеагр, встал на пути секача.
Его собака бросилась на защиту хозяина. Огромные, загнутые вверх клыки кабана вспороли ей брюхо. Отлетев, собака упала к ногам Голика. Парень, озверев, набросился на зверя. Именно он взял тогда этого кабана. После той охоты он и стал Мелеагром. Кабан действительно был огромный, матёрый. Его голова теперь украшает дом Мелеагра как трофей. А родители скинулись, и заказали статую, где у ног Голика, оперившегося на голову секача, навсегда застыла верная псина.