Он не слушал и не слышал. Просто делал так, как считал нужным и почему– то был уверен, что Оксана во всем ему должна потакать… Если он хотел мясо– они ели мясо, хотел вина– пили вино. Ее мнение в расчет не принималось… он прогнул ее под себя и в вопросе внешнего вида. Девушка поартачилась было в отношении хиджаба, а потом сдалась, согласилась. Немалую роль в этом сыграла и ее мать, которая в ходе очередного звонка снова начала стыдить и журить дочь за некрасивое поведение в отношении Микаэла. В ее версии мира он был принцем на белом коне, который каким– то образом достался Оксане. И если он хочет хиджаб– нужно молча принимать его волю. Подумаешь, тряпка на голове… Зато тряпка из лучшей ткани в мире…
Утрачена была и какая– то нежная интимность в их отношениях, которая смогла зародиться сначала там, на кедрах, а потом окрепнуть в России… Оксана так хотела, чтобы ее уступки немного смягчили его, снова вернули ей того Микаэла, но нет… Он словно сознательно отдалял себя от нее, казалось, через силу, стал часто отсутствовать дома, ссылаясь на загруженность на работе… Было видно, создаваемая им дистанция искусственная и причин ее появления она понять не могла, но… Что было, то было…
– И чему ты жалуешься, Оксана? Меня вечно нет, потому что, бегая за твоей юбкой, я сильно подзабил на работу… Доходы просели… Снова приходится всех сажать на цепь… Я для тебя вообще– то стараюсь… Чтобы ты себе ни в чем не отказывала…
Она лишь гомерически смеялась… Он, о чем говорит? Что вместо ста миллионов у него теперь девяносто девять? Разве это имеет значение? Что означает «ни в чем себе не отказывала»? Он скупал ей эти долбанные украшения, которые некуда было носить, дорогущие, инкрустированные чуть ли не бриллиантами платья… а для кого? Для чего? Все это просто висело в гардеробе… Максимум– она примеряла эти наряды при нем, чтобы просто порадовать его глаз, а на публике… Да какой публике? Разы, когда они куда– то выходили вместе, можно было пересчитать по пальцам… Да и не хотелось ей носить эту мусульманскую вычурную моду… Раз уж он вырядил ее в хиджаб, то пусть в этом будет не показная набожность, а истинная скромность и аскетизм… Он говорил о том, что все делает для нее, а ее сердце больно сжималось… Как бы она хотела все послать к чертям– этот шикарный дом, эту роскошь, эти деликатесы и завистливые взгляды всех и вся, кто случайно появлялся рядом, – и снова хоть на день оказаться с ним там, в России, в деревянном покренившемся доме, среди снега, в старой огромной фуфайке… Вернуться в тот короткий отрезок ее счастья…