сам творилъ, что было надобе, весь нарядъ, и в дому своемь то я творилъ
есмь. И в ловчих ловчий нарядъ сам есмь держалъ, и в конюсех, и о соколехъ и о ястребех.
Тоже и худаго смерда и убогые вдовице не далъ есмъ силным обидети, и церковнаго наряда и службы сам есмъ призиралъ.
Да не зазрите ми, дети мои, ни инъ кто, прочетъ, не хвалю бо ся ни дерзости своея, но хвалю Бога и прославьляю милость его, иже мя грешнаго и худаго селико лет сблюд от техъ часъ смертныхъ, и не ленива мя былъ створилъ, худаго, на вся дела человечьская потребна. Да сю грамотицю прочитаючи, потъснетеся на вся дела добрая, славяще Бога с святыми его. Смерти бо ся, дети, не боячи, ни рати, ни от звери, но мужьское дело творите, како вы Богь подасть. Оже бо язъ от рати, и от звери и от воды, от коня спадаяся, то никтоже вас не можеть вредитися и убити, понеже не будет от Бога повелено. А иже от Бога будет смерть, то ни отець, ни мати, ни братья не могуть отьяти, но аче добро есть блюсти, Божие блюденье леплее есть человечьскаго.
О многострастный[1119] и печалны азъ! Много борешися сердцемь, и одолевши, душе, сердцю моему, зане, тленьне сущи, помышляю, како стати пред страшным судьею, каянья и смеренья не приимшим межю собою.
Молвить бо иже: «Бога люблю, а брата своего не люблю», — ложь есть.[1120] И пакы: «Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустить Отець вашь небесный».[1121] Пророкъ глаголеть: «Не ревнуй лукавнующим, ни завиди творящим безаконье».[1122] «Что есть добро и красно, но еже жити братья вкупе!»[1123] Но все дьяволе наученье! то бо были рати при умных дедех наших, при добрых и при блаженыхъ отцихъ наших. Дьяволъ бо не хочет добра роду человечскому, сваживает ны. Да се ти написах, зане принуди мя сынъ мой, егоже еси хрстилъ, иже то седить близь тобе, прислалъ ко мне мужьсвой и грамоту, река: «Ладимъся и смеримся, а братцю моему судъ пришелъ. А ве ему не будеве местника, но възложиве на Бога, а станутъ си пред Богомь; а Русьскы земли не погубим». И азъ видех смеренье сына своего, сжалихси, и Бога устрашихся, рекох: онъ въ уности своей и в безумьи сице смеряеться — на Бога укладаеть; азъ человекъ грешенъ есмь паче всех человекъ.
Послушах сына своего, написах ти грамоту: аще ю приимеши с добромь, ли с поруганьемь, свое же узрю на твоем писаньи. Сими бо словесы варих тя переди, егоже почаяхъ от тебе, смереньем и покаяньем, хотя от Бога ветхыхъ своихъ греховъ оставления. Господь бо нашь не человекъ есть, но Богъ всей вселенеи, иже хощеть, в мегновеньи ока вся створити хощеть, то сам претерпе хуленье, и оплеванье, и ударенье, и на смерть вдася, животом владея и смертью. А мы что есмы, человеци грешни и лиси? — днесь живи, а утро мертви, днесь в славе и въ чти, а заутра в гробе и бес памяти, ини собранье наше разделять.