Сердце же оному злодею Амбросию зело ужасеся, видя близ себе купца Викентия стояща. И помысли в себе, яко: «Аще и истину азъ пред царемъ повемъ или не истинну, не будетъ обличающаго». Зане чаяше, яко жена Викентиева убиена есть, а инехъ на сию истину свидетелей несть. А о семъ недоумевашеся, что Истванъ жена Викентиева есть. И паки то в себе помысли, яко: «Аще за неправду мою и повелитъ царь салтанъ оный залогъ вспять возвратити сему Викентию, и то мне тщета будетъ неболшая, понеже чюждее отдать неболезненно, но азъ темъ залогом приобретохъ себе богатство многое». И поведа Амбросий царю при всехъ болярехъ и думныхъ весь свой злокозненный поспехъ[343] того дела, како, будучи во граде Парижи, похвалился онъ Викентий многими добродетелми, и крепким житием, и милостивымъ нравомъ жены своея Флорентии, и противу сего глаголах с похвалою, яко: «Аще и попремногу добронравна жена твоя, но от мене не отстоится, но сотворитъ волю мою, его же азъ пожелаю. Сей же Викентий за оную мою досаду хоте залогъ со мною положити за добродетель жены своея главу свою, что отнюдь воли моей не имать сотворити. Азъ же о главе залога положити не восхотехъ и рекъ ему, Викентию: „Положимъ между собою залогъ о пяти тысящахъ златыхъ". И тако договоришася, положихом таковый залогъ. Прилучиша же ся ту с нами наша братия, разных градов купцы, и на томъ залоге руки наша разняша. Сей же Викентий остался во граде Париже, азъ же отплыхъ оттуду и доплыхъ до града Еневы. И начат тамо окрестъ живущихъ дому Викентиева соседей спрашивати о жене его, како бы сподобился ея видети и побеседовати с нею. Соседи же поведаша ми, яко отнюдь с нею невозможно нигде снити[344], понеже бо неисходима есть из дому своего и пребывает в великой крепости и добронравии. Азъ же начах искати к ней иного пути. И обретох некоторую бабу по своему намерению, еже поползновенна есть на приятие даровъ и в домъ Викентиевъ входима есть. Азъ же начатъ любезно к ней припадати и дары ей вдахъ. И посла ея в домъ Викентиевъ, да присмотрит тамо входы и исходы, и что есть в дому Викентиеве от нарочитыхъ вещей, и где, и в какихъ местахъ лежащия, да возвеститъ ми о всем явственно, чтобы мне и чимъ уверити Викентия. Оная же баба бысть в дому ихъ и виде, яко инако ми въ дому Викентиеве видети жену его невозможно, умысли мя в скрыни тамо принести. И тако молила жену его, Викентиеву, дабы ей повелела скрыню ея в дому своемъ в клети поставити на едину нощь, идеже ложе ея. А о себе поведа жене Викентиеве, яко бы отъити от града недалече некоея ради потребы. Добронравная же и простодушная она госпожа Флорентия повеле ей скрыню свою принести. Баба же, пришедши, возвести ми о семъ, яко и како быти тебе невозможно в дому Викентиеве, но токмо разве сокрытися в скрыни и отнесенну быти тамо. Сотворихом же скрыню велию и утлину потаенную из нея. И тако в скрыне оной отнесенъ бысть в домъ Викентиевъ и поставленъ в клети при ложи жены его. И посмотрихъ оною потаеною утлиною по всей клети, и не виде мя тамо никто же, отомкнувся извну и вышед не скрыни, и ходих единъ по клети, и вся вещы, тамо бывшия, присмотрихъ. И узре при возглавии ложнемъ