Так они и сидели рядом, плечом к плечу, два человека, связанные одной нитью и погруженный каждый в свои горестные мысли.
И вдруг откуда-то сами собой Якову Михайловичу на ум пришли знакомые слова: «Переживаешь ли ты ночь скорбей, ты разлучен с близкими и дорогими сердцу твоему, – от Меня это было. Я муж скорбей, изведавший болезни, Я допустил это, чтобы ты обратился ко Мне и во Мне мог найти утешение вечное!» – И услышав сказанное, человеческая душа замерла, робко вопрошая утешения.
И как будто в ответ на невысказанный вопрос торжественно и гулко зазвонили колокола на звоннице, приглашая прихожан на утреннюю службу. Но колокола затихли, и вновь наступила дождливая и тоскливая тишина.
– Слышите? – внезапно спросил Иван. Глаза его снова смотрели на Гиммера как-то сбоку, странно и искоса.
– Я ничего не слышу. Оттуда вам и мне ничего не может быть слышно! – твердо произнес Гиммер, дотрагиваясь до руки фабриканта, – Бог мой! Да что же это такое? Милый, Иван Кузьмич! Пойдемте же домой! Там тепло, сухо. А здесь сегодня весь день, напропалую, льет дождь. Вы заметили хотя бы, что насквозь промокли? А ведь, и не заметили. Вы можете простудиться! А? Иван Кузьмич? Поедемте домой! – участливо произнес он.
Но фабрикант в ответ отрицательно покачал головой.
– Я так и думал. Прошу вас, поедемте домой! Не упрямьтесь. Прошу вас! Вам обязательно надо поехать со мной. Я без вас не уйду! Буду сидеть возле вас, пока вы здесь! Так и будем вместе мокнуть под дождем! Пойдемте же домой, – в голосе Гиммера слышалась мольба.
– Как же вы ничего не слышите, сударь? – удивленно и невнятно пробормотал в ответ фабрикант, как будто и, не слыша того, что только что сказал ему Яков Михайлович, – а почему же я ее слышу? – он растеряно поглядел на инженера.
– Это в вас горе говорит, – грустно ответил Яков Михайлович и сочувственно поглядел на него, – не она. Крепитесь!
Но фабрикант уже снова отвернулся от него, не в силах оторвать тоскующего взора от родной могилки:
– Эх, Ольга Андреевна! Ольга Андреевна! – ласково произнес он и укоризненно покачал головой, – дорогая моя! Нехорошо этак-то, с вашей стороны поступать со мной! Отзовись еще. Хотя бы разочек! Неужели, не видите, как мучаете меня? Что вы там от меня спрятались, душечка? Не бойся меня! Я укорять больше не буду. Видишь, даже он пришел к тебе! Ох! Ольга Андреевна! Нехорошо вы со мной поступаете! Не оставляйте меня здесь одного!
– Ну, вот же! Слышите? Она отвечает мне! Только не могу разобрать, что она говорит,…Может быть, вы поймете? – и фабрикант вопросительно посмотрел на Гиммера пустыми бессмысленными глазами, – Иван Кузьмич, дорогой! Давайте-ка! Подымайтесь! Вот так. Потихоньку, полегоньку! Держитесь за меня. Я вам сейчас помогу идти! Давайте, давайте! – и Гиммер стал настойчиво подымать обмякшее тело Ивана с мокрой лавки.