— Она косой за сук дубовый зацепилась, — объяснил царевич. — Всё вокруг горит, а она вырваться не может. Ну, я секиру хвать и рубанул сгоряча.
От этих слов Жиронежка ещё горше заплакала. А ведь правда, жалко девчонку. Только что была первая девица в государстве, а стала непонятно кто.
Пошла Миля между гридинами боярскими, выбрала одного, велела на ноги поставить.
— Любишь боярышню свою?
— Больше жизни!
— А если б она не боярышней была, а холопкой, скажем, любил бы?
— Само собой!
— Ну, тогда пошли.
Подвела Миля сероглазого гридина кЖиронежке.
— Посмотри на него — молодой, красивый, и рода хорошего, — это Миля на ходу выдумала, но в боярскую стражу, наверно, уж совсем кого попало не берут. — И ему всё равно, что ты теперь сирота и бесприданница.
Подняла боярышня на воина заплаканные глаза и, кажется, впервые его по-настоящему рассмотрела.
— Правда? — спросила робко да сажу с лица рукавом отёрла.
А дальше, решила Миля, пусть сами сговариваются. Уж верно, дочка боярская своего не упустит.
12
Направилась Миля к дубу, а царевич рядом пошёл. Вот ведь как: устала Миля до смерти, и с голоду помирает, а всё равно от вида царевича и близости его сердце заходится, и щекотно внутри, и мысли глупые в голову лезут. И Крисом Пайном он уже не кажется — куда Крису Пайну до него…
Спрашивает Миля, чтобы вконец ум не потерять:
— Как же тебя звать на самом деле, а Ярилка?
Он в ответ:
— Так и звать — Яромир. Ярилка по-домашнему.
Миля аж зажмурилась. Точно, Яромир! Он же сам сказал, а она ушами прохлопала. То есть не совсем прохлопала — что-то у неё в голове отложилось, что-то такое она давно заподозрила. Но осознать да обдумать как следует случая не было.
Сели у дуба, Яромир с одной стороны, Миля — с противоположной, чтобы на него не смотреть.
— И как тебя угораздило в щучье тело попасть?
— Долгая история. Может, завтра?
— Можно и завтра. Но главное ты сейчас скажи. А неглавное — потом.
— Я тебе главное скажу, — из дупла высунулся кот. — Это всё Морена-злодейка! Триста лет живёт, по земле ходит, обличья меняет. Есть у неё зеркальце волшебное. Посмотрится в него человек и, считай, пропал, только до поры об этом не ведает. Вот как Морена в зеркало сама заглянет, отражение чужое себе присвоит, а собственное обличье жертве своей передаст, тут-то превращение и совершится. Отражений этих в зеркале коллекция целая, а ей всё мало. И такие личины Морена себе подбирает, чтоб и красоту ей дали, и богатство, и положение высокое. К чему это я? Да к тому, что царица наша матушка любила в одиночестве у пруда гулять. Морена ей на бережок зеркало своё и подбросила. А какая женщина, будь она хоть трижды умница, перед безделушкой устоит? И не цыкай, я правду говорю!