Византия во все века своего существования сохраняла огромный аппарат управления. Столь большого корпуса чиновничества не имела ни одна средневековая европейская страна (82; 176; 372). Административная структура формально казалась четкой, но реальной дифференциации обязанностей по сути дела не было. Строгой регламентации подвергались в основном все несущественные моменты управления, но в целом управленческая структура не была скоординирована. Высшие должности, являясь почетными, чаще всего не были связаны с выполнением каких-либо определенных должностных обязанностей. В связи с этим реальные функции перемещались на средние и низшие этажи управления. Система личных отношений и связей пронизывала управленческие структуры. Чиновники всех рангов превращали свою должность в доходное место. Византийское государственное управление, названное М. Я. Сюзюмовым классикой бюрократизма (138, 37), страдало всеми присущими ему пороками — формализмом, волокитой, взяточничеством и беззаконием. Бюрократическая централизация была одной из причин многих болезней общества и его явного отставания в XIV в. от передовых европейских стран.
Государственный диктат в сфере ремесленного производства, недальновидная внешнеторговая политика византийских императоров в сочетании с культом официальной идеологии, давно уже ставшей далекой от жизни догмой, привели к постепенному снижению темпов общественного развития и затем — к стагнации.
Имея широкие международные связи и продолжая претендовать на роль второго Рима, центра ойкумены, империя в поздний период все чаще полагалась на изощренность дипломатии, а не на реальный вес в экономической и политической сферах. Курс «большой политики» давно уже уступил место вынужденным мелким сиюминутным решениям.
Постоянное лавирование между сербами, турками, болгарами и латинянами, неизменно стоявшее в повестке дня возможное заключение унии с католиками, стремление выбрать из всех зол наименьшее приводили к утрате национального и религиозного единства в стране (216, 33—34).
В области духовной культуры, где за Византией многие века признавалось лидерство, также было заметно отставание (342). Византийская литература XIV в. не знала явления, подобного Франческо Петрарке или Джеффри Чосеру. Тот всплеск нового, который проявился в изобразительном искусстве («палеологовский Ренессанс»), был кратковременен. Однако у поздневизантийской культуры было то преимущество перед западной, что она никогда не порывала с античностью. Поскольку языком образованности в Западной Европе был латинский язык, «открытие» Эллады для нее было затруднено. Византийские ученые круги обладали монополией на аттический язык Древней Греции: он был сохранен в Византии в среде интеллектуальной элиты. В латинских же странах незнание греческого языка становилось препятствием для полнокровного овладения античностью. Когда Петрарка получил в 1353 г. одну из рукописей Гомера, он смог, радуясь, лишь прижать ее к груди. Латинский перевод Гомера был выполнен по его просьбе лишь десять лет спустя (156, 103—104).