Марат вынимает изо рта большой палец и размазывает им влагу по моим губам. Каждое новое прикосновение обжигает, накаляет до предела. Чистое безумие.
— Глупая птичка, — с ложным спокойствием произносит Марат, продолжая сминать мои губы. — думала, не найду?
— Я могу объяснить…
— Объяснишь, Тата. Позже. А сейчас, — одним движением он требовательно собирает мои волосы на затылке, тянет, заставляет подчиниться. — Я хочу получить то, что принадлежит мне. — Второй рукой накрывает мою грудь и стискивает до легкой боли. — Я два года искал. Пришло время вернуть то, что ты забрала у меня, птичка.
— Хватит. — Дышу очень часто. Тяжело. — Я ничего не должна тебе, — цежу сквозь зубы, пытаясь совладать с громыхающем в груди сердце.
— Смелая стала? — огромная ладонь перемещается на ребра, сжимает так, что голова идет кругом. — Ничего. Я это исправлю.
Угрожающие прикосновения мужчины обжигают. Жалят точно электрический разряд. Но внезапно горячие руки Марата исчезают с моего тела и там, где кожа секунду назад горела теперь царствует ледяной холод.
Хаджиев откидывается на спину, не выпуская меня из плена бесчувственных айсбергов.
— Слишком много говоришь, птичка. Пора применить твой рот по назначению.
Ублюдок!
Но выхода у меня нет. Лучше сама, чем он заставит.
Кончиками пальцев касаюсь холодной пряжки ремня, пытаюсь не думать о неизбежном и под звук металлического звяканья расстегиваю брюки. Приспускаю их и чувствую, как щеки начинают полыхать от того насколько красноречиво натянуты боксеры. Тёмная ткань облегает напряженную плоть, словно вторая кожа. Внутри все сжимается. Но на этот раз не от страха.
— Нравится? — саркастично интересуется Хаджиев, отчего кровь в венах начинает буквально кипеть. Но не от его высокомерия, а от того, что ответить «нет» не смогу.
Страх притупляет нарастающее раздражение. Бояться поздно. Худшее уже случилось. Он нашёл меня. И последнее, что я должна делать, это трястись перед ним.
Смотрю на него, стиснув зубы с откровенной ненавистью во взгляде, и поддеваю резинку мужских трусов пальцами, но тут же ощущаю на затылке острое жжение.
— Я задал вопрос.
Безжалостные глаза за мгновение оказываются в опасной близости. Марат сильнее сжимает пятерней мои волосы, срывая с губ болезненное шипение. Однако больше он ничего не получает.
Хаджиев бесшумно обнажает зубы в слабой улыбке, под которой читается скрытая угроза, но вновь отстраняется, вальяжно откидываясь на сиденье.
— Продолжай, — холодный приказ прилетает как удар хлыстом.
Растоптав жалкие остатки собственной гордости, я высвобождаю каменный член и тут же обхватываю крепкий стояк рукой. Сдавливаю так, что вынуждаю его дернуться. Стараюсь смотреть только на непроницаемое выражение лица Марата, чтобы заглушить разгорающееся внизу живота противоречие. Лица, с красивыми правильными чертами, которое я ненавижу всем своим израненным сердцем.