Яснее не куда.
Каждое его слово бьет меня наотмашь.
И он определенно знает куда бить.
В горле мгновенно пересыхает.
«Никто…»
Сердце пропускает сокрушающий удар и падает куда-то вниз.
Почему-то сейчас его тон и колкие слова раздирают на куски, стекая ноющей болью в грудь.
Неужели причина такой жестокости кроется во мне? Он конечно никогда не был ласковым принцем, но и такой тварью он тоже не был…
Пульс вновь набирает обороты и унять его становится непосильной задачей.
С трудом я сглатываю и стараюсь выбросить из головы неуместную обиду.
Все так и есть.
Хаджиеву просто удобно иметь меня под рукой, когда ему некогда заморачиваться куда присунуть свой член.
— Ты обещал ответить на мои вопросы, — сипло слетает с моих губ.
Сил держать маску нет.
Эти два дня я буквально с ума сходила в своей же голове, как осужденная трибуналом. Под расстрелом множеством вопросов. И ни на один у меня нет ответа. А известие о возможно все еще живом брате уже становится похожим на мираж в моей опустошенной душе.
— Я никому и ничего не обещаю, — его губы растягивает едва заметная ухмылка.
Соврал! Урод!
Руки сами в кулаки сжимаются, дрожат, словно в меня бес вселяется от обиды. От желания плюнуть в его каменное лицо.
— Это… — ошеломленно выдыхаю и тут же срываюсь на крик. — Какой же ты подонок! Это не честно! — подрываюсь с места, готовая уже набросить на него, но Хаджиев лишает меня этой возможности, резким движением укладывая животом на колени. Прямо задницей себе под нос. Тут же отсекая пути отступления жестким шлепком по ягодице. Настолько жестким, что одним ударом он выбивает воздух из моей груди.
Но я все же пытаюсь.
Дергаюсь в надежде вырваться из тисков зверя, только этим лишь сильнее распаляю его и получаю наказание. Трусы с треском оказываются стянутыми до коленей, прежде чем я вновь ощущаю его мощную ладонь.
Шлепок эхом доносится до моего затуманенного сознания, а кожу словно плавит раскаленное железо. Горячее. Жгучее. До искр в глазах.
— Не усугубляй, Тата, — привычный спокойный голос мужчины звучит уже иначе. Ниже.
Но сейчас мне все равно. Плевать, даже если он примется замаливать причиненную боль собственными губами. И я бы посмеялась над своими глупыми мыслями, если бы мне не было так больно… Кажется, я совершенно не отдаю отчета происходящему, разум наполнен стонами, которые я усердно глотаю.
— Отвали! — прикусываю губу до металлического привкуса во рту, ожидая новую череду ударов.
И получаю.
Один, но его достаточно, чтобы выгнуться, когда жалобный стон все же ускользает от меня.
Дышать невозможно, но я из последних сил впиваюсь ногтями в его ногу, такую же каменную как и весь он.