Нет моего Тимки. А этот подонок соврал, чтобы я не создавала проблем в его отсутствие. Чтобы ждала как преданная собака у дверей.
В глаза мне смотрит. Непрерывно. Сжигает до тла. И тут же возрождает из пепла. Все еще сам дышит как бык заведенный красной тряпкой.
— Повторишь это, когда будешь насаживать себя на мой член, — чеканит сквозь зубы. — В комнату ушла. Считаю до трех. Раз…
Поверить не могу, что он отлупил меня… Он! Чужой! Ни кем мне не являющийся человек, изрешетил мою задницу мозолистой ладонью.
Даже родной отец на меня руку не поднимал!
Воспоминание о любимом родителе стальным сверлом, раскаленным металлом пробирается прямо в сердце. Размозжает и без того изувеченный орган. Выжигает его в груди без права на вздох…
«Папочка… если б ты только был жив. Ничего бы этого не было. И Тимка был бы рядом и я… И все было бы хорошо…
Но тебя нет…»
Я тону, захлебываюсь в этой непроглядной череде безжалостных событий. Череде испытаний и трудностей.
Я потеряла себя.
В голове полный бардак и все еще шумят стихающие отголоски истерики, но даже сквозь этот шум я слышу звук открывшейся двери, а затем глухие шаги, прежде чем матрас возле моих ног проминается.
Но мне не страшно. Правда? Не страшно ведь? Сколько прошло времени? Час? Два? Вечность? Боль ни разу не успокоилась. Наоборот стала еще острее.
И я буквально задыхаюсь от этого чувства.
Слезы ручьем текут по щекам. Беззвучно. Словно стараются унести все мои переживания прочь. Вот только когда ощущаю на себе прикосновение его грубых пальцев, сердце глухим толчком ударяется в самые ребра и я резко поджимаю под себя колени. Не хочу, чтобы он меня трогал. Видеть его не хочу. Даже запах его чувствовать. НЕ ХОЧУ!
Но разве это чудовище волнует что-то кроме своих желаний?
Эгоистичный ублюдок.
— Не дергайся, — требовательный рык Хаджиева окончательно вырывает меня из надоедливых мыслей.
— Я не хочу, чтобы ты меня трогал, — тошнота подкатывает к горлу. — Пожалуйста, Марат, уйди.
Не реагируя на мои слова, он снова укладывает меня животом себе на колени, а я выжата как лимон и даже не пытаюсь сопротивляться. Или просто боюсь. Или просто не хочу.
Аккуратное прикосновение к пульсирующему огнем участку кожи вызывает боль, возвращая в действительность. Закусываю губы и сминаю руками шелковую простынь, сглатывая вязкую слюну.
— Тихо, я не сделаю больно, — гортанно звучит его голос, — только мазь нанесу, — вкрадчиво продолжает это чудовище и кожи касается что-то прохладное, отчего даже глаза закатываются, потому что я ощущаю короткое облегчение.