Мне следовало пойти к маме. Я должен был, по крайней мере, отреагировать.
Я не сделал этого.
Это было… ничто. Оно есть, но ты его не чувствуешь, не видишь и не чувствуешь запаха.
Тонкие руки обхватывают меня сзади за талию. Её цветочный аромат окутывает меня, когда её бледные, ухоженные руки обхватывают мой живот.
На секунду я закрываю глаза и обрываю связь с кровавой водой.
Сильвер — это мой хаос. Она первый человек, которого я увидел после всей этой крови, и только по этой причине она связана с этим.
Она не должна быть моим спокойствием. И все же, когда её голова падает мне на спину и её тепло смешивается с моим, я понимаю, что она — единственное спокойствие, которое у меня когда-либо было в жизни. Даже книги не сравниваются — и это о чём-то говорит.
Сильвер — это красота и уродство.
Спокойствие и хаос.
— Как ты попала внутрь?
Я не пытаюсь смотреть ей в лицо.
— Я попросила у Хелен код. Я думала, ты вернёшься домой на годовщину. — Её голос срывается. — Я хотела сказать тебе это на похоронах, но ты вёл себя подло, поэтому я не стала.
— Сказать мне что?
— Я так сожалею о твоей потере, Коул. Ты был слишком молод, чтобы потерять родителя.
— Или, может быть, я был достаточно взрослым, чтобы понять, что лучше, если я потерял этого родителя.
Она поднимает голову с моей спины, но не отпускает меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой отец был жестоким. Он бил меня и маму, особенно маму, всякий раз, когда был пьян.
— Ох. Я этого не знала.
— Никто этого не знал. Мы с мамой отличные актёры.
Я не знаю, почему я говорю ей это — ей, из всех людей. Должно быть, это потому, что сегодня, блядь, неправильный день. Я становлюсь странным в неподходящие дни.
— Хотя я не думаю, что ты хотел его смерти.
Её голос смягчается.
— Может и хотел.
— Если бы ты хотел, то не приходил бы стоять здесь на каждую годовщину.
— Откуда ты это знаешь?
Тишина. Её руки сжимаются вокруг меня, но она не отвечает.
Я распутываю их и поворачиваюсь к ней лицом.
— Ты наблюдала за мной?
Она смотрит в землю, пиная воображаемые камешки.
— Может быть.
Я приподнимаю её подбородок двумя пальцами, пока огромные голубые глаза не оказываются в ловушке моих.
— Что заставляет тебя думать, что я пришёл сюда, чтобы отдать дань уважения? Может быть, это потому, что я чувствую себя виноватым.
— Это не похоже на чувство вины. — Её голос нежный, эмоциональный. — Похоже, ты хочешь горевать, но не можешь. То же самое было и на похоронах, верно?
Мне нечего сказать, поэтому я молчу, позволяя её интерпретации впитаться. Как она могла так хорошо меня знать?
— Для меня это тоже чёрный день, Коул. Мои родители решили расстаться в этот день десять лет назад. Люди говорят, что становится лучше, но этого никогда не происходило. Я всё ещё чувствую эту потерю, и это больно, но я скорблю. Почему бы тебе не попробовать?