– Наверное, дорогая штука.
– Гроб? Че там дорогого?
– Может, из золота сделан. Или из алмазов. Тогда он, наверное, стоит, как чугунный мост.
– Может, его дорого выкапывать было. Экскаватор был нужен.
– Какой экскаватор, дятел? Это про Древний Рим, тогда их еще не изобрели.
– Сам ты дятел. А я о чем? Потому и дорого, что экскаваторов не было.
– «…Папа Иннокентий III надеялся с помощью детей разбудить энтузиазм взрослых и заявил: „Эти дети служат укором нам: пока мы спим, они с радостью выступают за Святую землю…“»
– Дети всегда за все святое.
– А не за всякий шлак.
– Я не понял: «Дети служат кормом»? Че происходит?
– Читай, Башка.
– «…Эти безумные толпы детей с пустыми кошельками наводнили всю Германию, страну галлов и Бургундию. Когда вступили они в земли Италии, то разбрелись в разные стороны и рассеялись по городам и весям, и многие из них попали в рабство к местным жителям. Некоторые, как говорят, добрались до моря и там, доверившись лукавым корабельщикам, дали увезти себя в другие заморские страны. Привыкнув шагать из провинции в провинцию толпой, каждый в своей компании, не прекращая песнопений, теперь они шли в молчании, поодиночке, босоногие и голодные. Их подвергали всяческим унижениям, и многие девушки были схвачены насильниками и лишены невинности. В мусульманских землях малолетние крестоносцы умирали от болезней, побоев или осваивались, учили язык, постепенно забывая родину и родных. Ни один из них не вернулся, все они умерли в рабстве. Что же касается современников детского крестового похода, хронисты ограничились лишь весьма беглым его описанием, а литература почтила сто тысяч загубленных детей лишь шестью словами: „На берег дурацкий ведет ум ребятский“».
– Ум дурацкий у того, кто это писал.
– А че, раз померли – то сразу и ум дурацкий?
– Логика взрослых: принесли бы этот гроб – так стали бы героями, а померли – так сразу лохобаны.
На скамье, у эстрады, сидел Виталз, углубленный в раздумья под щебетание гадких птичек. Чесал за ухом, шуршал, квохтал, что-то записывал на клочке бумаги. Его, как и Башку, ничуть не интересовала дворовая шелупонь с их обсуждениями ограблений поездов, перьев индейцев, спорами о марках револьверов, ему приходилось отмалчиваться и делать вид, будто знает, о чем они толкуют, просто распространяться на эту тему не расположен. Башка давно хотел поговорить с ним о самом важном, но никак не решался.
– У меня нет пятихатки, чтобы тебе отдать. Я в затяге. Прости, Виталз.
Виталз оторвался от бумаги, пожал плечами, но ничего не сказал. Он молчал, и Башка молчал. Потом пришлось нарушить тишину: