Я открыл окно, выглянул на улицу. Тихо-то как. Если не считать возни в коридоре, то тишину можно назвать тягучей. В моём безоблачном детстве двор был наполнен множеством звуков: плач, крики, лай собак, звон разбитого стекла. И этот вечный призыв с соседского балкона: «Па-авли-ик, домой!», а в ответ: «Мам, ещё немного!». На площадке для сушки белья, в кои то веки свободной от тёток с бельевыми корзинами, идёт игра. Две команды, выстроившись цепью друг против друга, выводят речитативом:
«Хали-хала!».
«На что слуга?».
«Починяем рукава!».
«На какие бока?».
«На пятые-десятые нам… Ромку сюда!».
Я щурюсь, будто от солнца, выбираю цель. Кто-то советует: «Вон там рви, между Колькой и Маринкой». Я не слушаю, я знаю, куда бежать; разбегаюсь и висну на крепко сцепленных руках — висну не потому что не хватает силёнок разорвать, а потому что чуть-чуть жульничаю, ибо в этой цепи девчонка, которая мне нравится, и я хочу быть рядом с ней… Где сейчас та девчонка? Как сложилась её судьба? И узнаю ли я её, если встречу?
Как много возникает вопросов, когда сталкиваешься с прошлым. Раньше я не обращал на это внимания, потому что прошлого было мало и стояло оно рядом. Теперь оно начало удаляться, и с каждым днём всё дальше и дальше, и на душе становится пасмурно, как в тяжёлый осенний день. Это чувство не имеет ничего общего с ностальгией, потому что ты думаешь не о потерях или упущенных возможностях, и ты не скучаешь о том времени, ты просто понемногу начинаешь остывать — от эмоций, от желаний, от капризов и вообще от жизни. И та девчонка, имя которой я сейчас даже не помню, давно стала всего лишь нейронным импульсом моей памяти. Страшно подумать — импульсом! А ведь тогда казалось, что не видеть её, значит умереть. Так будет и с Анной. Сегодня я её люблю, но пройдут годы, и она тоже станет импульсом.
Я закрыл окно. Не хочу думать об этом и не хочу тащить пианино. Скучно. Сейчас бы водки, отрезвить душу завтрашним похмельем…
Я выглянул в коридор.
— Галыш, а дядька твой где?
— К соседке ушёл, — ответил тот. — К Надежде Ивановне. Они работали раньше вместе, — и с примесью вины в голосе добавил. — Да ладно Ром, помощник он всё равно никакой. А втроём мы как-нибудь справимся.
Согласен, присутствие дядьки в данной ситуации совсем не обязательно, но было бы неплохо ещё кого-нибудь позвать, например, Серёню. Троих нас определённо мало. Ненадорваться бы.
— Слушай, Галыш, а зачем твоему дядьке пианино? Не проще топором его порубить и выкинуть?
Разумеется, я сказал это в шутку, Лёха понял и заулыбался, а вот Галыш воспринял серьёзно. Мне показалось, что он немного испугался.