— Да… Как сказать, — Галыш дёрнул головой. — Сошлись мы тут с одной. А у неё, знаешь, девка взрослая, семнадцать годов скоро. Тесно. А у нас ещё дом в Проскурино. Слышал? Ну… Дядька и жил-то со мной, чтоб приглядывать. А тут чё уж, будет кому присмотреть, вот и надумал назад в деревню. Там и спокойней, и вообще. У меня дядька мужик хороший. Как родители померли, он меня сразу под крыло взял. Со школы ещё.
Таких подробностей о Галыше я не знал. Расспросить случая не доводилось, да и не интересовался, если уж правду говорить, а сам он с рассказами не лез. Выходит, он сирота, а я иногда покрикивал на него.
— А женщина-то хорошая?
— Да ничё так, мне нравится.
Мы въехали во двор пятиэтажки. У первого подъезда стояла Лёхина газелька, сам Лёха сидел на лавочке рядом с худосочным старичком интеллигентного облика, видимо, дядька Галыша. Я вышел, поздоровался. Старичок встал, слегка поклонился — ох уж мне эта местечковая интеллигенция — и представился:
— Иван Николаевич. А вы Роман? Саша говорил мне, что вы писатель. И даже газету давал с вашей повестью. Очень приятно с вами познакомиться, очень!
Я попытался припомнить, видел ли этого Ивана Николаевича в литературном клубе. Лицо определённо незнакомое, но оно и понятно, большая часть членов клуба были, скажем так, люди приходящие, обычные, которые любили слушать, обсуждать услышанное и благодаря этому считать себя причастными к чему-то литературному. Иногда они зачитывали что-то на публику, но совершали это не регулярно и оттого в памяти моей не задерживались. Таких, кто сделал литературу не только хобби, но и целью, было мало.
Иван Николаевич протянул мне руку. Я пожал. Сухая ладошка исчезла в моей ладони вместе с пальцами, и я подумал, что такой дядька в переноске пианин не помощник, так что я не четвёртым, я третьим приехал.
Иван Николаевич произнёс пару комплиментов по поводу прочитанной повести, вежливо откланялся и скрылся в подъезде. Я проводил его взглядом и спросил Лёху:
— А про какого Сашку он говорил? Что ещё за скрытый поклонник моих талантов?
— Ты чё, Ром? Это он про Галыша. Про кого ж ещё?
— Галыша Сашей зовут? Серьёзно? А Галыш тогда…
— Фамилия. Ром, ты хоть иногда интересуйся теми, с кем пьёшь.
Лёха засмеялся и хлопнул меня по плечу.
Мы поднялись на третий этаж. Пианино стояло в коридорчике, упираясь одним торцом в дверной косяк, а другим в трюмо. Чтобы попасть в квартиру, нам сначала пришлось сдвинуть пианино вглубь коридора и только после этого удалось протиснуться внутрь самим. Лёха с Галышом взялись разбирать трюмо, а я прошёл на кухню, осмотрелся. Чистый стол, пустая раковина, на окне лёгкие занавески. Женщины ещё нет, но рука её уже чувствуется. Открыл дверку холодильника: батон колбасы, зелёный лук немного повядший, шпроты, в карманчике на дверке початая бутылка водки — обычный набор холостяцкой жизни. Скоро это исчезнет и полки займут борщи, котлеты и селёдки под шубой. Галыш уже светится. Как же мало надо мужику для счастья: хорошая еда, прибранная квартира…