Забежал Лёха, увидел меня расстроенного и сказал, что не поедет ни в какой театр. Пусть Люська одна отправляется; возьмёт подругу и на пару с ней на все праздники чешет хоть до самой Австралии. А мы сядем тридцать первого вокруг литра беленькой, да под селёдку под шубой, да под оливье, да ещё в красные шубу нарядимся — и пусть попробует какой-нибудь Санта Клаус мимо пройти. Я отказался. Нет, предложение, конечно, заманчивое, но лишать Люську хорошего настроения я не хотел. Я поблагодарил Лёху и сказал, что если он на Старый Новый год предложит то же самое, то я не забуду этого никогда. На том и порешили. После его ухода позвонила Мария Александровна, сказала, что первого числа в клубе состояться новогодние чтения, и что я должен быть непременно. Я обещал прийти, ибо отказать Марии Александровне не посмел.
Постучали в окно. Кого принесла нелёгкая? Я накинул на плечи куртку, вышел в сени. Холодно. На обратном пути надо будет дров захватить, чтоб второй раз не выходить. Открыл дверь. Перед крыльцом стояла Танечка, юная подружка поэта Серебряного.
— Здравствуйте, Роман Евгеньевич.
Вот те раз. А этой чего надо?
— Ты ко мне?
Она кивнула. Я постоял, пожевал губы, совершенно не понимая, чего понадобилось от меня этой поэтесске недалёкого формата. Но не морозить же её на улице.
— Заходи. Только у меня всё по-спартански, не обессудь.
Пропустив её в дверь, я выглянул на улицу, осмотрелся. Может быть это розыгрыш и сейчас из-за угла выйдет человек с камерой и следом толпа зрителей, будет много смеха, цветов… Нет, на улице пусто.
Я помог Танечке снять пальто, предложил чаю. Она согласилась, но скорее из вежливости и чтобы хоть немного убрать скованность из движений. Я поставил чайник, повернулся к ней.
— Итак?
— Роман Евгеньевич, — она потупила глазки и покраснела. Это показалось мне забавным, и я едва не рассмеялся. Она это заметила и покраснела ещё больше. — Роман Евгеньевич, я знаю, вы считаете мои стихи плохими. Но может вы тогда подскажете мне, где плохо и что можно исправить…
Вот те два. Я стёр улыбку с лица и посмотрел на неё внимательней: может и не такая уж она и поэтесска?
— Если ты действительно этого хочешь… У тебя есть с собой что-нибудь?
Она протянула флешку.
— Вот здесь. Всё, что я… — видимо, она хотела сказать «сочинила», но не осмелилась произнести это слово и, сглотнув, сказала. — Всё, что я придумала.
— Что ж, давай посмотрим.
Мы разбирали её стихи часа два. Я ругался громко и нещадно, почти матом; Танечка пыталась заплакать, но каждый раз я грозил ей пальцем — не смей! — и она не смела, только гуще краснела и стирала платочком с переносицы капли пота. Зато расстались мы друзьями. Я сказал, что приду в клуб после Нового года, и тогда она расцвела глазами и пообещала написать что-нибудь приличное. Я усмехнулся: написать-то она сможет, но вот насчёт приличного сильно сомневаюсь.