Я отметил, что лицо Аркашки стало грустным. Оно и раньше не светилось счастьем, но сейчас Аркашка как будто поник. Понятно, что воспоминания о прошлом иногда наводят тоску, да что там иногда — часто, особенно при достижении определённого возраста.
— А ты? — спросил Аркашка.
— Что я?
— Ты в детстве как? Ты ведь, наверное, приезжал к тётке Наталье летом?
— Приезжал несколько раз. Ненадолго.
С отцом. Помню такие же мостки, утки под берегом, надтреснутый голос. Двое жилистых недорослей раскачивают третьего и кидают в воду. Прыгают следом. Шум, смех, брызги, старик с удочкой на том берегу. Вечером костёр, печёная картошка, девчонка в синем платьице. На скамейке магнитофон «Романтик», комары звенят и голос из темноты: «Рома, поздно уже!». А потом отец встретил другую женщину, и я перестал приезжать.
Наверное, это глупо. Мама плакала у зеркала, а я смотрел на неё из-за двери и кусал губы. Я клялся, что обязательно вырасту и отомщу отцу. Подкараулю его ночью возле дома и что есть силы пну. И к тётке больше не поеду!.. И вот я вырос, отца не стало четыре года назад, прошлой осенью умерла тётка, а я даже на похороны ни к кому из них не пришёл. Глупо.
А что думал мой сын, когда я развёлся с его матерью?
— Ну, покурили, давай дальше.
Мы ещё дважды останавливались на перекур и один раз на перекус. Баба Катя вынесла нам пшённой каши и крынку молока, так что забор мы восстанавливали не три часа, как я думал, а до середины дня. Потом, когда мы стояли на остановке, Аркашка протянул мне пятисотрублёвую купюру.
— Вот, возьми, — смущённо произнёс он и словно в оправдание добавил. — Я много не просил, бабка старая, на пенсию живёт, да и работа так себе, не сложная. Неловко за такую много просить.
Мне захотелось сказать, что я тоже живу на пенсию, и что мне тоже нелегко приходится. У меня на попечении кошка и сын взрослый скоро приедет. Чем их кормить? А у бабки огород, корова, да и внуки, наверное, помогают… Впрочем, нормально, сойдёт, работа и впрямь не сложная, а на пятьсот рублей я целую неделю безбедно жить смогу.
Дома я заварил чаю, сел в беседке. Устал. Руки и плечи, отвыкшие от физических нагрузок, гудели и отзывались на каждое движение тягучей ноющей болью. Запустил я себя. Надо будет турник соорудить, иначе совсем закостенею.
Я включил ноутбук, открыл файл с последним рассказом. Так, что у нас здесь:
Моя жизнь похожа на пустую коробку. Сверху, снизу, с боков — шершавые картонные стенки, которые не греют, не холодят и не защищают. И запах тоже картонный. Он бьёт в нос трёхэтажными сентенциями дешёвого виски и хочется выплеснуть этот виски из себя как из стакана и забыть о нём, и не вспоминать, и не думать. Но я думаю. Я отравляю себя собственными мыслями, потому что это давно…