Тогда, у меня так и не получилось его победить в честной схватке. Опять разгорячившись, я использовал магию. Но сейчас его слова мне вспомнились, и я, наконец, понял, что он имеет в виду.
Начинаю работать классическими «двойками», левой, правой и снова повтор, только по немного другой траектории. Держу ритм, изредка уходя в защиту. Постепенно Стрига привыкает и, уже не задумываясь, блокирует только голову и верхнюю часть туловища.
Тут-то и срабатывает «примитив».
После очередной пары, левый прямо, правый боковой, обрываю движение наполовину и бросаюсь ему в ноги, обхватывая бёдра и заваливая на спину.
Ошеломленный Пострегаев не успевает среагировать и, молотя меня по позвоночнику кулаками, падает вниз.
Ну, тут уже ничего выдумывать не нужно. Оказавшись сверху, без остановки вбиваю Стригу в пол. Он ещё пытается защищаться, взбрыкивает, словно заправский жеребец, пытаясь меня скинуть. Но вес и доминирующее положение дают о себе знать.
Крепкий мужик.
Бьётся до последнего и ещё даже успевает материться на своём особом военном жаргоне.
Но вскоре и его силам приходит конец. Он обмякает и, залитый кровью рот, перестаёт изрыгать ругательства.
На всякий случай, прощупываю пульс. Не хочется вот так убивать человека. Наказать, да. Убийство же — это крайняя мера.
Жилка бьётся, сердце стучит. Значит жив, просто в отключке.
Слышу за спиной восторженный шёпот.
— Надо же, Стригу положил. Такого ещё никто не делал.
— Ага, он нас пятерых раскидывал, как котят.
— А тут, этот ушастый, и нам навалял и его уработал. Вот это уровень!
Поднимаюсь, игнорируя восхищённые возгласы, иду к двери.
— Спасибо, за отличную тренировку, товарищ Миндарис, — слышу дружный хор уже на выходе.
Поворачиваюсь и козыряю, видел этот жест у многих военных. Мол, так и задумано, никто не в обиде.
Уже в коридоре замечаю, что за окнами наступает рассвет.
Да уж… вот и выспался хорошенько.
А теперь — труба зовёт!
К посёлку подъезжал, так толком и не выспавшись. Причём, не я один. Уж не знаю, что в эту ночь делал Гаврилов с такими красными глазами, но вот Савелич определённо пил. Плотный запах перегара стоял на всю машину. Даже извечный табачный дым не мог его извести.
Я морщился, но ничего не говорил. Пусть начальство решает проблемы с пьющими по ночам водителями. Да и нет у меня особых прав, критиковать образ жизни местных служивых. Ранг не тот. Вневедомственный.
Раньше, я безусловно бы прямо сказал, что терпеть такое амбре не намерен. Вон сколько Хорька стращал с его бытовым алкоголизмом.
Но время идёт, я постепенно вливаюсь в советскую жизнь и начинаю понимать, как живут люди.