Он рядом, рядом, рядом. Я вдыхаю его запах, переступаю с ноги на ногу и почти незаметно касаюсь рукой его предплечья. Вздрагиваем оба. Смотрим друг на друга стремительно расширившимися зрачками.
Не знаю, как он, а я только силой воли, выработанной за полжизни на диетах, удерживаюсь от того, чтобы повиснуть у него на шее и целоваться до одурения.
— Что… — Голос Богдана резко хрипнет, но он откашливается и продолжает резко и зло: — Встречаться с тобой тоже нельзя? Весь месяц?
Да тише ты! Люди кругом!
— Не стоит, — киваю.
— Зато с моей женой дела у тебя какие-то дела?
Так вот что его злит.
— Никаких дел, она предлагала работу, я отказалась!
— Еще бы ты согласилась… — мрачно говорит Богдан.
— Это была бы идеальная работа для меня… — грустно вздыхаю.
Потому что Алла и вправду занимается ровно тем, на чем я в Москве собаку съела, и, судя по ее портфолио, куда более породистую, чем она.
Если бы я задумалась, то сама бы занялась чем-то подобным. Последние тренды, вечная классика, сочетания цветов и фактур, цветотипы, личный стиль — все это воздух, которым я дышала три года. Я могла бы подобрать гардероб по запросу женщине с любым бюджетом, даже учитывая, что в местных бутиках коллекции прошлого года.
Но подчиняться или, того хуже, конкурировать с женщиной, муж которой сейчас смотрит на меня сверкающими яростью глазами, в то время как его рука уже обняла меня и поглаживает успокаивающе по спине… Ну, так себе идея, честно.
— Прости, Даш, — вдруг покаянно говорит Богдан. — Ты права. Если бы не я, у вас мог бы получиться прекрасный рабочий дуэт. Алка в организаторских вопросах хороша, а ты бы занималась творчеством.
— Богдан… — Он почему-то чертовски меня растрогал этой капитуляцией.
— Ваш кофе, молодые люди!
Мы оба очнулись, будто ото сна, разбуженные вмешательством продавщицы. Только отойдя со стаканчиком к скамейкам у панорамных окон, я сообразила, что мы не заказывали никакого кофе. Засмотрелись друг на друга.
Спасибо доброй женщине за спасение.
Но с этим и правда надо что-то делать.
— Послушай, Даш, мы все-таки взрослые люди, — начал Богдан.
Не знаю, что он хотел мне сказать.
Что мы можем держать себя в руках? Что имеем право иногда этого не делать?
Что нам должно быть наплевать, кто о чем подумает?
— Богдан, послушай и ты, — твердо сказала я. — Это все было… как затмение. Как ветер. Ветер перемен.
Я подняла на него глаза — и снова пожалела, потому что тем ветром мгновенно выдуло все мысли. Вот зачем у него такая темная щетина растет аккуратно, как по линейке, вырисовывая острый угол на челюсти. И это не работа стилиста, я же вижу.