Я вдруг поняла, что держу руки перед собой. Поправка, не я держу, а Назар обхватил ладонями мои запястья и заставил вытянуть руки вперед.
– Что ты…
Я хотела спросить, что он делает и зачем, но в этот самый момент отчетливо ощутила в правой ладони шероховатую рукоять ножа. Ножа, которого у меня давно не было. Ножа, который никто не видел. Я взмахнула рукой… Нет, не я, а он взмахнул моей рукой. Мы взмахнули, и несколько нитей с тонким звуком лопнули. Но никто не услышал, кроме меня, Столетова и… мертвой девушки.
– Отпускаю тебя, – едва слышно прошептал Назар.
А Марья Ильинична перекрестилась. Скорее, просто по привычке, хотя шаманизм шаманизмом, а про вышестоящую организацию забывать нельзя, на всякий случай. Или все еще проще, и крестилась она на психов, махающих руками, словно ветряная мельница. Да, я в курсе, что за разговоры с невидимыми собеседниками отправляют в дурку и за махание ножами тоже.
«Спасибо», – одними губами прошептала девушка, отвела взгляд и вдруг растаяла, но не так, как обычно, перемещаясь куда-то за спину, за грань видимости, а исчезая на самом деле. Казалось, она растворилась в лучах солнца.
Мария Ильинична отступила, давая дорогу Петру, хотя тот не видел ничего и никого, лишь повторял:
– Это я! Это я!
Выворотив большой ком земли, деревянный крест упал на землю.
– Сжечь, – приказал Назар и убрал руки. Он, в отличие от своей несостоявшейся мачехи, в вышестоящие организации не верил. Я тут же снова почувствовала озноб.
– Не понимаю, – пробормотала я, протягивая Марии Ильиничне деньги.
– Чего именно, милая? – с улыбкой спросила женщина.
– Ничего, – отрезала я, развернулась и зашагала обратно к забору. Пусть шушукаются, пусть недоуменно смотрят вслед, пусть вертят пальцем у виска, мне не привыкать, но… – Какого черта? – спросила я у самой себя. – Какого черта ты позволила ему…
– Позволила мне что? – услышала я и обернулась, Назар шел следом.
– Какого лешего ты сделал? – спросила я, ладонь все еще покалывало от прикосновения невидимого ножа.
– Я ничего не сделал. Сделала ты, а я всего лишь подтолкнул в нужную сторону.
– Предпочитаю, когда ты толкаешь меня в постель, а не… – я снова пошла вперед, – куда бы то ни было еще. Что происходит в конце концов? Что ты со мной сделал? Почему я вижу то, что вижу? Откуда я знаю, что та девушка ушла навсегда, что она не вернется?
– Оттуда, что она сделала все, что хотела. Оправдала себя, Петр признался. А потом мы… Ты перерезала нити, что связывали ее с этим миром, и она ушла за грань.
– Оправдала? – Я от неожиданности даже остановилась, старательно отгоняя воспоминания о приятной теплоте ножа в руке, о лопнувших нитях. – Это оправдание? То, что мы слышали, походило на пьяный бред, а не на признание. Такие показания суд в расчет не примет, это же не полицейский протокол.