– Да, да, конечно, Таисия Ефимовна. Я… в кратчайшие сроки… все, как вы… я позвоню. О-о-ох!
Разговор закончился, и тут я ощутила, что позади меня кто-то стоит. Я обернулась: главбух собственной персоной. Видимо, зашел в кабинет в процессе разговора, и услышал последние слова. На лице у нашего мелкого недоманьяка было такое… смешанное чувство. Кажется, он хотел бы меня удавить, не сходя с места, но при этом явно боялся разделить судьбу юриста и судьи.
– Вы что-то хотели? – Невинно спросила я.
– Нет, ничего, – прохрипел начальничек и буквально вывалился из кабинета.
Да, пора валить. Может, без отработки отпустят?
Судья позвонил через полчаса. Эк его прижало, однако! Я велела ему подъезжать к управлению завода. Тут люди, видеокамеры, какая-то страховка от возможных гадостей. Еще через полчаса на стоянку перед управой – из окна мне хорошо было видно – зарулил здоровенный черный "лексус", и тут же у меня в телефоне раздался звонок.
– Таисия Ефимовна, я подъехал.
Голос господина Белькова был все так же слаб, но в нем уже звучала надежда. Да, как мало, порой надо человеку для счастья! Не помню, откуда запомнилась цитата: "Главное – это регулярная работа кишечника. Все остальное – второстепенно и преходяще." Говорили, что изречение это принадлежит Чехову. Так или нет – неважно, но уж больно в тему пришлось.
– Это ваш "лексус" стоит напротив входа? – уточнила я на всякий случай.
– Да.
– Я сейчас выйду.
Наш завод еще не установил пропускную систему с турникетами и прочим добром, хотя ящики с аппаратурой уже стояли в холле, загромождая проход. Я кивнула знакомому вахтеру и выскочила на улицу. Передо мной предупредительно распахнулась задняя дверь здоровенной, как сарай, машины. Я глянула внутрь, убедилась, что там кроме водителя и судьи никого нет и заскочила в тепло, захлопнув за собой дверь.
Да, судья нынче был совсем не похож на того толстяка, что уверенной походкой разжиревшего гуся входил в зал суда. Кожа на его лице, в особенности, на щеках, обвисла и висела длинными складками, отчего он стал похож на грустного бульдога. Да и брюхо, еще недавно до предела натягивающее обширную мантию, теперь не могло натянуть даже пояса брюк. Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище. Кошмар!
Не дожидаясь моих слов, судья сразу протянут мне черный пакет-маечку. Я заглянула внутрь: две пачки новеньких красненьких пятитысячных купюр в банковской упаковке, и еще одна пачка синеньких двухтысячных. У меня почему-то вспотели ладони. Млин, да это же моя зарплата за пять лет! Я за всю свою жизнь столько денег не то, что в руках не держала, я столько и не видела никогда. Изо всех сил стараясь не показать волнения, я достала пачки, просмотрела: не кукла ли. Вынула из каждой по две-три бумажки, проверила: вроде, не фальшивка. Пересчитывать не стала. Все-таки этот судья, он ведь не самоубийца! Ну а потом для виду поводила руками, побормотала себе под нос всякую белиберду, а сама тем временем свой конструкт легким усилием развеяла.