– Будто проклял нас.
– Да ладно тебе. Ну что, пойдём вниз?
– Ну да, пойдём. А ты воды купил?
Они пошли сквозь толпы таких же туристов, расходящихся по автобусам, готовящихся к спуску с горы. Их руки лежали одна в другой, ладони были так близко, что на них от жары и волнения выступали капли пота, которые, тем не менее, быстро исчезали под напором ветра, гулявшего по склонам. Молодые люди обсуждали копеечный сок, продающийся в пластиковых стаканчиках на каждом повороте, и тем он становился дешевле, чем дальше они уходили от туристических маршрутов. Становилось жарче, люди, попадавшиеся по дороге, улыбались им всё реже – теперь они смотрели так, как наблюдает ощенившаяся сука, когда проходишь мимо лаза с её щенками. Спуск затягивал в жизнь, так же отличавшуюся от той, что видят туристы, как сувенирная крепость от настоящей.
Он чувствовал себя Стивом Маккарри или любым другим фотографом из Magnum (их фотографии часто попадались ему в журналах о путешествиях), бродящим по лагерю беженцев. Объектив его камеры цеплялся за всё, а зеркало непрерывно опускалось и поднималось, нарушая тишину щелчками. Приземистые дома непривычной геометрии, старенькие машины с фарами, похожими на глаза куклы, подведённые ржавчиной, – всё бросало свои дела, услышав звук затвора. Даже пёстрый петух, верховодящий над чёрными курицами, копавшимися здесь же попеременно в дерьме и зёрнах, повернул свою голову так, что алый гребень перевалился на другую сторону.
Вот играют дети – от их толпы стоит шум. За главную у них девочка, с виду она кажется немногим старше остальных. Гвалт стих – это они услышали странные хлопки и стали искать источник звука. Девочка первой повернула голову в сторону человека с фотоаппаратом, стоявшего у ограды. Определить направление её взгляда сложно – карие глаза такие тёмные, что не видно зрачка, но при этом они удивительно прозрачные и чистые. Они стоят и смотрят друг на друга – фотограф и вождь туземцев. Ощутив какую-то связь с этой девочкой, молодой человек аккуратно поднимает камеру и приникает глазом к видоискателю – в нём он может лучше рассмотреть её лицо. У неё смуглая кожа, как и у всех местных, а на ней разводы, кажущиеся ему бархатными, которые появились от смеси пыли, пота и игр (такие узоры есть у всех детей, проводящих много времени на улице за активными играми). Платье, достаточно строгое и без детских вольностей, ноги босы, но на них нет въевшейся грязи, как у деревенских мальчишек, а только лёгкий налёт пыли, готовый сорваться при любом движении. Ему кажется, что она, как и он сам, источает любопытство.