- Слишком много сладкого, - говорю я.
- Так я люблю сладкое, - весело заключает она и чмокает меня в щеку, глаза прищуривает: - Ты же знаешь, Сахарок.
- Тогда почему удирала?
Я обхватываю ее за талию и притягиваю вплотную, хочу ощущать жар тела, хочу вбирать каждую реакцию внутрь.
- Я и теперь должна бежать, - роняет глухо. – Так будет правильно для нас обоих. Это единственный вариант. Но черт, я не могу. Ничего не получается.
Блеск в ее глазах гаснет, и я проклинаю себя за то, что поднял хреновую тему. Надо забить. На все забить. Хотя бы сутки без дерьма пожить. А лучше неделю. Месяц. Ну сколько выйдет.
Я целую ее. Долго и со вкусом. Смакую свой личный десерт.
- Пошли на колесо обозрения, - предлагает она, стоит нам разорвать контакт.
Телефон вибрирует в кармане, достаю его и открываю свежее сообщение. Там нет текста, только смайл с красным флагом. Знак того, что приближается опасность.
Я вырубаю мобильный. Надо лучше позаботиться о мерах предосторожности.
Глава 7
Следующую остановку мы делаем посреди безлюдной трассы. Соня хочет посмотреть на звездное небо. Время переваливает за полночь, намечается идеальный момент для обзора.
- Бедный, - бормочет девчонка, потрепав псину. – Совсем вымотался.
Цербер дрыхнет на заднем сиденье. Вряд ли мелкая шавка оклемается до завтрашнего утра. Вот и отлично, задолбал уже таскаться следом.
- Нам нужно поговорить, - ее шепот продирает изнутри.
Она забирается на капот, запрокидывает голову назад и слабо улыбается, застывает в таком положении на несколько секунд. Глаза сияют, сверкают, ослепляя меня, а потом вдруг наполняются слезами. Прозрачные капли срываются вниз, стекают по щекам, прочерчивают ломанные линии на бледном лице.
Дьявол раздери. Опять плачет. Какого хрена?
Я понимаю, целый год девчонка оставалась одна, непонятно, кто ее запугивал, на какие рычаги давил, через что ей вообще пришлось пройти без моей защиты. Я столько времени упустил, слонялся неизвестно где. Я должен был разобраться раньше. Должен был почувствовать, почуять, найти. Однако рефлексы точно отрубились, отказались служить, онемели в один момент.
Соня, прости. Я тебя потерял.
Ярость клокочет под ребрами, а после подключается тупое бессилие. Хуже на свете ничего нет. Я будто опять оказываюсь в той долбанной комнате награждений, в проклятом университете. Гремит выстрел. Моя девочка падает, и я едва успеваю подхватить хрупкое тело, сгребаю в объятиях. Но не могу ничего исправить, не могу ничего изменить. Жизнь вытекает из нее по каплям, а я взвываю от бессилия, рычу как взбесившийся зверь.