— Все, нет больше.
— Жалко, Медведь, — сказал я, забирая назад свои пять мешочков, — но раз нет, значит нет. Нам пора. Спасибо за хлеб, за соль… Чикер, отдай камушек вождю, я обещал, и смотри, без фокусов.
— Стой! — крикнул вождь, — давай сыграем на весеннее золото!
— Я бы с удовольствием сыграл с тобой на золото на десять лет вперед, но увы, наш бог не разрешает играть в долг, извини, вождь.
Медведь лихорадочно озирался по сторонам, пытаясь найти, на что можно сыграть. Потом он что-то вспомнил и закричал:
— Подожди! У меня есть!
С этими словами он выбежал из чума.
— Чикер, ты молодец, хвалю! А теперь быстро колись — камень отдал вождю?
— Ваша светлость, как можно?! Конечно, отдал! — Чикер смотрел на меня слишком честными глазами.
— Бедный вождь… Держи мешок, здесь сто пятьдесят шесть мешочков. И даже не думай, головой отвечаешь.
На улице послышался звон металла. Вождь решил со мной на корову сыграть? При всем уважении, корова столько не стоит. Медведь ввалился в чум спиной вперед, таща за собой кого-то на цепи, следом зашли три эскимоса.
— Вот, Змей, на это буду играть! Десять мешочков стоит!
Большого труда мне стоило сохранить лицо. Передо мной стояла негритянка.
Зора.
Негритянка негритянке рознь. Жители нашей Африки все разные: и по строению тела, и по цвету кожи. Высокая, на голову выше своих охранников, худая до невозможности, кожа да кости. Удлиненное лицо с запавшими огромными глазами и торчащими скулами когда-то было красивым, но годы и жуткая худоба превратили это лицо в высохшую маску. Бритый до синевы череп дополнял картину. В неверном свете плошек определить ее возраст было затруднительно, лет сорок, может больше. Она мне напоминала гипертрофированно вытянутую статуэтку из эбенового дерева, такие в моем детстве показывали в передачах про Африку. Сходство со статуэткой дополняло практически полностью голое тело женщины. Из одежды на ней была короткая набедренная повязка и металлические цепи на руках, на ногах и вокруг шеи.
Для себя я сразу решил, что у эскимосов она не останется. Не знаю, откуда это существо занесло в здешний мир, может когда-нибудь и узнаю. Скорее всего эта женщина опасна, не стал бы вождь просто так ее заматывать в цепи, но это не повод держать человека голышом на холоде.
Я повернулся к вождю.
— Она у тебя в бане живет?
— Какой бане? Нет никакой бани, в чуме держим, где еще.
Мне в зимней одежде в чуме вождя было не слишком-то тепло, а эта африканка просто голая и босиком!
— У тебя что, вождь, лишней шкуры не нашлось, чтобы свою пленницу не морозить? — я неприязненно посмотрел на Медведя.