– Опять! Опять ты! Сгинь! Фу!!! Сгинь, нечисть!!!
Сгорбившись у стрелочного перевода, девочка потянула один из рычагов. Я не мог видеть её лица, но точно знал, что тварь улыбается во всю свою вонючую пасть.
– На пол! – скомандовал я своим. И сам повалился рядом, обняв Ксюху, прикрыв её голову руками, как мог.
– Держитесь!!!
Савченко тем временем, брызжа слюной, сыпал ругательствами:
– …мелкая дрянь! Да будь же ты проклята!
Машинист был до жути напуган, лицо его стало пунцовым, но при этом он сурово грозил ей кулаком через окно.
– …Эй! Ты что там задумала?! А ну, убрала руки! Убрала! Я кому… Ах ты ж зараза!
Он резко потянул на себя рукоятки контроллера и крана машиниста, пытаясь оттормозиться, но было поздно.
Нас подкинуло вверх, когда вагон подскочил на стрелке. Колёса, вновь соприкоснувшись с рельсами, уже не встали на них ровно, и состав потащило в сторону. Из салона раздался истошный женский визг, который почти сразу же был заглушён пронзительным стальным скрежетом. Вагон соскользнул на шпалы, и в зубы отдало сильной вибрацией от пола. Поезд уже шёл юзом. Звериным воем прогудел клаксон, предупреждая стоящих на платформе людей об опасности – всё, что оставалось в этой ситуации сделать Савченко.
Я с силой втянул голову в плечи как раз перед тем, как кабина содрогнулась от столкновения с краем платформы. Нас швырнуло в сторону и опять назад, когда вагон повело вправо и ударило уже о путевую стену. Слух буквально разрывало от череды оглушающих звуков. На наши спины брызнуло осколками лобовых стекол. Меня вдавило в перегородку, когда кабину начало задирать вверх, а затем с треском лопнула соединяющая первый и второй вагоны сцепка, и я снова упал на пол. Нас кидало по маленькому пространству, словно тряпичные куклы. Невозможно было что-то контролировать. Не знаю, сколько раз я успел удариться об углы и выступы, но, казалось, достаточно, чтобы поиметь по меньшей мере пару переломов.
Тормозя боком о путевую стену, вагон протащился до конца платформы, и, уткнувшись в горящий красным фонарём семафор, наконец, замер. Не успели мы выдохнуть, как стала обваливаться арка туннеля, обрушая на крышу кабины свои бетонные обломки. Непроглядными клубами взметнулась рыжая пыль. Нос забился тошнотворным запахом горячего железа. Превозмогая боль, я старался оставаться в сознании хотя бы ещё немного, чтобы узнать, что стало с пассажирами и машинистом. Чтобы всё это было хотя бы не зря. Но краска на стенке кабины вдруг стала стремительно съёживаться и отслаиваться. Я моргнул. А когда открыл глаза, вагон вновь постарел на несколько десятков лет.