И после этого она и дальше будет убеждать себя, что никогда не страдала (и не страдает) лизоманией?
– Надеюсь, депиляцию или эпиляцию ты делала недавно? – боже, как же близко! Бархатный голос Кэрролл прямо над ухом, а, ещё точнее, в голове – сладким воспалением под черепную кость. Тут не только дыхалку с сердцем собьёт с равномерного ритма, но и все мысли с чувствами и вскипевшей кровью смешает в одно бесформенное месиво, накрывая с головой выбивающими приливами переменного тока.
– Я делаю фотоэпиляцию… – скорее по инерции, чем осознанно пролепечет Элл, окончательно превращаясь в соляной столб. А ведь она ни разу так и не обернулась. Банально не рискнула или нелепо зассала.
Неужели всё это время она наивно надеялась, что её ждёт какая-нибудь классическая фотосессия или невинное предложение от Кэрролл сняться в примитивном топлесс? Лиз и штампы – это несовместимо.
– Умница. – голос Кэрролл звучал всё так же – спокойно, взвешенно и совершенно ненавязчиво, будто они обсуждали не средства интимной гигиены, а прогноз погоды на этот день. – Хорошенько там всё протри.
Да что же это такое? Почему её продолжает долбить разрядами острого возбуждения от абсолютно невозбуждающих (скорее монотонно докторских) приказов Лиз? Скоро ей на самом деле придётся там немало и вытирать, и промокать…
И почему Лиз больше к ней не прикасается? И что за навязчивые мысли на её счёт? Опять?..
– Поживей, Элл. Время – деньги.
Вот именно. Ведь Элл опоздала, а для Кэрролл – это не просто проявление инфантильного неуважения к чужой занятости и выделенному для тебя лично драгоценному времени. Это откровенное хамство от зарвавшегося раба. Только ему никогда об этом не скажут прямо в лицо (разве что за очень редким исключением), поскольку Лиз, как никто другой умела держать себя в руках, обладая воистину нечеловеческим терпением.
– Распусти волосы и расчешись.
Время от времени она говорила Эльвире, что делать дальше, пока сама заканчивала с техническими вопросами до начала съёмки. Кое-где «подправляла» освещение, усиливала или ослабляла мощность софтбоксов, отчего центральная кровать выглядела самым ярким световым пятном во всём помещении. Но на этом игра с тенями и светом не ограничивалась. Лиз любила создавать контрастные переходы между угольной тьмой, полусумраком и монохромной палитрой двух, максимум трёх, цветов. А сливать в единую экспрессию несочетающиеся оттенки, создавая поразительную глубину из сюрреалистичных рефлексов, – так и вовсе считалось её отличительной фишкой всех её известных работ.