Только вынул здоровой рукой мобильник из кармана и собрался его разблокировать, увидел боковым зрением, как Светлана переклонилась через перила, и принялась выглядывать что-то в темноте. Ну не все ли ей равно, какой самоубийца сиганул вниз с ее балкона? То есть супергерой. Минут десять поваляюсь, сходя с ума от боли, и все срастется обратно.
Видимо, решив, что ей показалось, Светлана исчезла за перилами. В тишине послышался звук открывшейся зажигалки. А я разблокировал телефон, поставил яркость на минимум и открыл входящие сообщения.
От Мартина еще ничего не пришло. Зато имелось сообщение от Майи. Она мне написала? Надо же… Интересно что.
Когда загрузилась присланная фотография, я забыл о боли, собрался сию секунду подорваться и бежать к машине. Быстрее ехать, еще не зная куда. Сделал попытку подняться на локте, дернул ногами — и чуть не заорал от боли. Откинулся на траву, тяжело дыша и чертыхаясь про себя. Почему еще нифига не срослось?! В голове всплыл вполне логичный ответ: дар способствует быстрой регенерации, но не молниеносной же! Надо терпеть и ждать, терпеть и ждать.
Экран смартфона погас, но перед глазами до сих пор стояла та фотография: Майя в подаренной мною черной футболке, в простых джинсах, привязанная к стулу в каком-то грязном подвале. Волосы спутанные, мокрые, лицо перепуганное. Глаза широко распахнуты, смотрят куда-то в сторону. И подпись под фото: «Хочешь, чтобы твоя девочка подольше оставалась целой и невредимой, звони. И имей в виду: у меня терпения не очень уж много».
Я взрывался от злости — от злости на свои гребаные кости, которые долго срастались, на эту старую холеную грымзу, которая дымила на балконе, мешая мне позвонить, на свой мозг, не находящий ответа на вопрос: какая падла сделала это с Майей?!
Светлана закурила вторую сигарету, а я не прекращал попытки подняться. Топил в горле рык, смешанный с криком боли, сначала полз, помогая себе лишь правой рукой, с отвращением понимая, какими покоцанными сосисками за мной плетутся мои ноги. Потом уже смог передвигаться на четвереньках — к боли почти привык, она притупилась, мешало лишь то, что я часто заваливался на левый бок. Я не хотел ждать десять минут — мне была дорогая каждая секунда.
Мне было все равно, как я выглядел, ковыляя к парковке и волоча за собой левую ногу. Наверняка вымазался в чем-то — запашок от меня шел еще тот, а на рубашку даже не смотрел. Видел одну цель — свою черную красавицу, сверкающую крышей и капотом в свете фонаря, и раз за разом звонил Майе. На том конце, какого-то хрена, отказывались брать трубку.