До конца дня Вереск трудилась, не покладая рук, но даже работа не могла отвлечь от грустных мыслей. На сердце легла непонятная тяжесть. Мутная и липкая, как ночной туман. Вереск ощипывала кур, и думала о Ладимире. Чистила столовое серебро, и представляла, как князь целует леди Арабеллу. Ей мерещился их смех и страстный шёпот. И от всех этих дум хотелось кричать, выть или разбить что-нибудь. Причём об голову рыжей графини.
И ночь эта была… незабываема…
Что ж, вполне ожидаемо. Если перед котом ставят миску сметаны, к чему удивляться, что тот её съел? Но почему же… Почему же так тошно? Так больно и мерзко?
Вечером Вереск, как обычно, разносила закуски и сладости. Большой чертог стал тесен и с трудом вмещал всех гостей. Лилась музыка, искрился смех, горели свечи. Вереск старалась не поднимать глаз: ей казалось, она умрёт, если увидит, как Ладимир нежно обнимает за плечи красавицу-лантийку.
Придётся смириться, – убеждала себя Вереск. – Мне придётся смириться с этим. Он женится. Непременно женится. Если не на Арабелле, то на любой другой.
– Миледи! – Вереск не отозвалась и уверенно двинулась в конец зала.
Вокруг столько красавиц, и каждая из них – миледи.
– Миледи! – Горий остановил её, схватив за локоть. В глазах лакея плескалась тревога. Длинные усы подрагивали. На лбу выступила испарина, а нелепый белый парик съехал на бок. – Погодите, миледи Вереск! Погодите же!
– В чём дело, Горий?
– Князь… он… он… – лакей замялся. Покраснел. Открыл рот и снова закрыл.
Вереск напряглась, точно струна.
– Говорите же! – слова прозвучали жёстче, чем она хотела, но строгость тона подействовала на старика, как ушат ледяной воды на пьяницу.
– Хозяин пропал! – выпалил лакей.
– К-как пропал?
– Совсем! –Горий всплеснул руками. – Совсем пропал! Со вчера не появлялся. Мы нигде не можем его найти!
Глава шестнадцатая
Князь провёл эту ночь со мной...
Князь провёл эту ночь со мной...
Слова рыжеволосой лантийки звучали навязчивым эхом, и Вереск мотнула головой, чтобы прогнать их прочь. Она обвела глазами тех, кто собрался на кухне. Горий сидел, ссутулившись, и усы его поникли. Старая Милда, всегда такая деятельная и боевая, теперь заламывала руки, причитала и охала. Конюшонок Лукаш испуганно озирался по сторонам, а Дара вцепилась в тощее предплечье своего кавалера – младшего юнги с "Легенды", того самого, что когда-то носил Вереск завтраки. Звали мальчишку Петер, и ему только-только сравнялось семнадцать, но рядом с юной служанкой он держал себя, как умудрённый опытом воин. Но даже у него сейчас был растерянный и несчастный вид.