И опять обруч взорвался, застилая мне глаза огненными брызгами.
А Дэниэл громко засмеялся, при этом потрепав меня по щеке.
Глаза мои обессиленно закрылись, хотя сознание все еще оставалось достаточно ясным. Тело было явно слабее моего духа.
Я почувствовала, как спружинил матрас, когда мужчина встал с кровати. Мне сразу стало легче дышать.
Но расслабляться было рано. С шипением открылась дверь и раздались стремительные шаги. Меня обдало новой волной страха. Странный сладковатый запах защекотал мне нос. Что это? Кровь?
- Что сказала твоя сучка?
Услышав эти слова, я предпочла упасть в обморок. Пусть и притворный. Это было не трудно после всех перенесенных потрясений.
- Дэмисон! – рык Дэниэла разрезал пространство комнаты напополам.
- Что с ней? Ты взял ее? – голос чужака все еще был воинственным и грубым, но вошедший мужчина явно пытался взять себя в руки.
На своей шее, на пульсе, я почувствовала ладонь. Знакомый и приятный аромат мужчины перебил странный запах, исходивший от вошедшего.
- Она в обмороке, - ответил Дэниэл. – Я бы попросил тебя впредь не врываться в мою спальню.
- С чего бы это? Мы что, мало девок имели вместе?
- Заткнись, Дэмисон. Это не девка. И ты это знаешь. Что у тебя случилось?
Не отвечая на вопрос, Дэмисон с издевкой спросил:
- Я так понял, ты вызывал ее на откровения? Что сказала?
- Ничего необычного. Она боится нас, брат. Не шуми, пусть девочка придет в себя.
Голоса отдалялись, но все еще были слышны.
- Так что у тебя стряслось?
- Моя призналась, что была с каким-то скайкутером. Меня она, видите ли, уже ненавидит, а того – любит.
- Это абсурд. Девушки невинны. Док не могла ошибиться.
- Она и не ошиблась. Я, как ты понимаешь, не сдержался и проверил все лично.
- Ты идиот, Дэмисон. Таких, как они, осталось всего две. Ты же не убил ее?
- А черт ее знает. Там док. И кровищи много. Я не церемонился, знаешь ли…
- Идиот…
Голоса удалялись, а после того, как зашелестела, открывшись и вновь закрывшись, дверь, и вовсе исчезли.
Я рычала и бессильно орала, уткнувшись в матрас. Сжимавшиеся в судорогах пальцы рвали подо мной шелковые простыни. Как же была права моя саламандра, не позволившая мне сделать роковое признание. И мне было невыносимо больно и страшно за дальнейшую судьбу моей сестры.