Они восхищались дизайном гостиной, когда я появился дома, злой, мокрый, и абсолютно не подверженный всякой социализации. Двоюродная тетя Эстер из Израиля, ее то ли второй, то ли третий муж, их дочь Шарон, видная блондинка, на пару лет меня старше, и ее подруга, имя которой я не запомнил.
Жили они все припеваючи на Земле Обетованной, но зачем-то именно сейчас им приспичило притащиться на другой конец планеты. Конечно же, маменька не могла их не пригласить. По моим наблюдениям, у этих странных людей, называемых гостями, прием которых в нашем доме был возведен в подобие культа, не было иных целей в жизни, кроме одеться пострахолюдней, отведать жареной курицы и сообщить маман, что за последние пятнадцать лет ее сын невообразимо изменился.
Разумеется, тетя помнила меня в два года. Уже тогда я застенчивым, и при этом не гнушался очаровательно портить воздух. А сейчас стал выше на полголовы ее второго мужа, и первого тоже, и всех ее гипотетических мужей, и ах да, я ужасно худой, меня надо срочно откормить питательной домашней пищей.
Слиться по-тихому в комнату мне не дали. Пришлось сидеть за столом в насквозь мокрых кроссовках, стараясь не встречаться взглядом с лучшей подругой моей троюродной сестры Шарон. Подруга эта была изящной брюнеткой с родинкой над верхней губой и чуть испуганным взглядом карих глаз.
Мишель спрашивает, почему я подробно описываю девицу, о которой не вспомню больше никогда? Хороший вопрос. Пожалуй, ее внешность отвечала на некие неосознанные потребности моей пришибленной души в тот невыносимо тоскливый вечер.
Говорили они о политике. О том, что пора отменять Палестинскую автономию, пока не поздно, и что во всем виноваты либералы. Мне лично плевать и на то, и на другое, лишь бы меня самого ни о чем не спрашивали и не пытались расцеловать в обе щеки.
— Почему ты ничего не ешь? — вспомнила тетя.
«Потому что я сожрал полпиццы, выпил банку пива, выкурил косяк и мечтаю, чтобы вы все дематериализовались.»
Только сейчас я заметил, что отца нет. При любых условиях, он всегда присутствовал на ритуальных приемах гостей, старательно поддерживая создаваемую маменькой иллюзию крепкой благополучной семьи. Его отсутствие означало, что дела хуже некуда.
И тогда на меня что-то нашло.
Я открыл рот и сказал им, что грядет зомбоапокалипсис, в котором уцелеют единицы. Что сосед Фарук Исфахани роет по ночам бункер, опасно забирая в сторону нашего заднего двора. Неспроста я слышу, как истошно воет его собака, и под утро идет из-под земли едва различимый тревожный гул. А потом восстанут мертвые из могил, сбудутся пророчества безумцев, которым никто никогда не верил, миром будут править идол Ханаанский, да идол Финикийский, жаждущие все больших человеческих жертв. И станет всем не до, мать ее, Палестинской автономии.