— Смейся, дядя, — Людовик, замерший в первых рядах, равнодушно пожал плечами, — Я так редко слышал твой смех, что мне даже любопытно, как он звучит.
— Ха. Ха. Ха, — размеренно выговорил мастер и, ухмыльнувшись, окинул племянника долгим взглядом, — А ты неплохо постарался, мой мальчик. Привел сюда этих ребят, привел их прямо в мои руки, чтобы…
— Не надо лжи, — Луи, моментально уловивший попытку мастера записать его в свои сообщники, и каким-то шестым чувством осознавший, что друзьям его эта попытка приятна мало, сдвинул брови, выставляя пред собой открытую ладонь в останавливающем жесте, — Я пришел сюда вместе с ними, со своими родными и со своими друзьями, пришел, чтобы одолеть тебя, и не надо пытаться настроить их против меня. Кому, как не тебе, должно быть известно, что я больше не на твоей стороне, что я…
— Предатель, — перебил его Альберт и, тонко улыбнувшись, задумчиво кивнул, — Да, мой мальчик, я усвоил это в тот момент, когда ты вонзил кинжал своего отца мне в грудь. Должен признать, сердце до сих пор болит… — он демонстративно охнул и прижал ладонь к левой стороне груди, правда, немного ниже сердечной мышцы. Судя по всему, болело у мага явно не сердце.
— Если бы у тебя было, чему болеть… — Эрик негромко вздохнул и, покосившись на младшего брата, слегка покачал головой, — Тебе не удастся настроить нас против Людовика, дядя, ибо поступки говорят яснее слов. И то, что делал ты… и что делал он… — молодой человек покачал головой снова и, набрав побольше воздуха, продолжил, — Но мне бы не хотелось убивать тебя, здесь ты не прав. Я надеялся на твое благоразумие…
— Благоразумие? — маг удивленно приподнял левую бровь и, пытаясь сдержать так и расплывающуюся по губам улыбку, закусил губу, — В чем же я должен проявить благоразумие, мой дорогой племянник? Внять голосу разума, уступить большинству, сдаться, сложить оружие… Позволить вам лишить меня моей мечты, моей жизни, о которой я столько грезил, лишить меня всего? Неужели ты полагаешь это действительным благоразумием, Эрик? — он мимолетно поморщился и, зачем-то покосившись на клетку с Ричардом, равнодушно пожал плечами, — Клянусь, я считал тебя умнее.
— Клянусь, я считал тебя благороднее, — Роман, как обычно не желающий допускать оскорблений в адрес своих родных, хмурясь, уверенно шагнул вперед, протискиваясь между братьями, — Хотя нет, вру, в твоем благородстве я уже давно разуверился, дядя. Это же мы были так наивны, что все время полагали тебя родственником, и даже сейчас… Ах, да что говорить! Зачем ты опять тянешь время?