Он не уловил того момента, когда Кей отбросил ремень. Зато не смог сдержать крика сквозь закушенную губу — когда в него толкнулся жесткий скользкий член, резко, сразу на всю глубину, выбил из Бонни весь воздух, стянул на себя всю боль, заполнил до упора. И тут же безжалостная рука сгребла за волосы и ткнула лицом в раковину, а спину обжег новый удар, заставляя выгнуться, еще плотнее насадиться на член и сжаться вокруг него. От остроты новых ощущений потемнело в глазах, колени подогнулись — и тут вместо ремня его лопаток коснулся влажный язык.
— Не смей орать, dolce putta, — тихо приказал Кей и толкнулся снова, и снова…
И, наконец, тугая пружина из сплава вины и боли развернулась внутри, разрослась, вытесняя все лишнее — и взорвалась, выплеснулась, унесла его…
— Твою мать, Британия!.. — просипел он, когда его снова лизнули между лопаток и потянули за плечи.
— Вставай, Сицилия. Неподходящее место, чтобы дрыхнуть.
Надо было ответить что-то этакое, остроумное, но в мозгах было слишком пусто. И слишком хорошо. Поэтому Бонни просто откинулся головой на плечо Кея и, прикрыв глаза, ждал — пока ему развяжут руки. Нежно. Невыносимо нежно. А потом развернут к себе лицом, придерживая за плечи, прижмутся лбом ко лбу и так же нежно шепнут:
— Я соскучился, больной ты ублюдок.
— Я тоже, — в горле опять образовался ком, но он не помешал Бонни сказать: — Я люблю тебя, Британия, — и опустить руку ему на поясницу, провести подушечками пальцев по выпуклым ниточкам-шрамам, складывающимся в цветок.
Роза. Их Роза. По ней Бонни соскучился так же сильно. И, может быть, она тоже простит его?
— Ладно, уговорил, — усмехнулся Кей и расслабленно потерся чуть колючей щекой о щеку Бонни. — Можешь извиниться еще разок. Дома.
В бар они вернулись вместе, всего на несколько минут — выпить минералки. И, пока шли к стойке, Бонни поймал себя на мысли: а ведь все эти господа бизнесмены отлично понимают, чем они с Кеем только что занимались. Несмотря на то, что лорд Говард снова идеален и невозмутим, да и сам Бонни тоже, актер он в конце концов или хрен собачий. И все равно — по ним все видно, причем очень-очень давно. Странно, что Бонни об этом раньше не задумывался. То есть о том, что Кей на самом деле не скрывает того, что они любовники. Соблюдает минимальные внешние приличия… в основном. Но врать кому-то, что они не трахаются, ему и в голову не приходит.
Почему-то вспомнилось, как они приезжали вместе на Сицилию и ночевали в разных комнатах. Бонни тогда казалось, что если он скажет вслух, что Кей — его любовник, это как-то унизит или испачкает их, сведет дружбу к чему-то пошлому и банальному. Как будто честь лорда может пострадать. И с чего он взял, что мама с папой ничего не поймут? Вон Роза поняла сразу, как только увидела их рядом — хотя они ни словом, ни жестом… ну да. Ни словом, ни жестом. Только на постановках он сам требует от артистов, чтобы они горели и желали внутри себя, не пытаясь показать страсть публике, и только тогда их страсти поверят…