— Тогда я позволю себе пригласить вас ещё на один танец. Мне что-то рассказывали про этикет, но со всеми своими родственницами я знаком и танцевал не раз, а вас вижу впервые, и что-то мне подсказывает, что утром мы расстанемся навсегда. Поэтому прошу вас.
Маркиз Донателло Донати подал Кьяре руку, она поклонилась, подала свою и встала с ним в пару.
* * *
Вальсы звучали с четверть часа, и за это время гости и хозяева присматривались друг к другу. Иногда Элоиза видела снисходительные усмешки в глазах обитателей виллы — как будто все Донати знали о пришедших снаружи что-то, неведомое им самим. Она больше не ощущала угрозы, только любопытство. Но танцевали живые — с живыми, а нарисованные — с нарисованными, за исключением молодого маркиза Донателло, того самого последнего в роду, который как пригласил Кьяру, так и продолжал с ней разговаривать. Видимо, они нашли какие-то темы для беседы.
Они с Себастьеном тоже прошли пару кругов по зале, местные их внимательно осмотрели и, кажется, одобрили.
А после вальса объявили какой-то контрданс, название оказалось Элоизе неизвестным. Себастьен привёл её к стулу, на соседнем уже расположился Варфоломей, рядом с ним сидела строгого вида дама в прекрасном французском платье второй половины восемнадцатого века, и Патрицио Маркони. Они обсуждали — кто бы мог подумать! — живописную коллекцию Донати.
К ним подошёл Пьетро Младший, ему была нужна дама.
— Гортензия, отец просит вас подойти к нему в кабинет.
— Конечно, — серьёзно кивнула дама и встала. — Святой отец, я вернусь, и мы ещё об этом поговорим. Вы — замечательный собеседник.
И вместе с молодым человеком удалилась.
— И чем ты так очаровал прелестную даму? — поинтересовался Себастьен.
— Мы говорили о происходящем здесь. Госпожа Гортензия ещё при жизни много занималась коллекцией — составила первый каталог, написала несколько подробных биографических справок. Её очень заботит то, что происходит с коллекцией сейчас. Она переживает за все неверные этикетки и глупые рассказы экскурсоводов. И я понимаю её. Конечно, в нашем деле встречаются и случайные люди, и они работают как-нибудь, ну да такие встречаются везде. Но я никогда не предполагал, что им, — Варфоломей кивнул на ближайшую картину, портрет Лоренцы Донати, урождённой Медичи, — тоже есть до этого дело. Что их мнение нужно учитывать. Да что у них вообще есть это мнение! Вот ты, — он обернулся к Патрицио, — что о них думаешь? Это ведь твоё хозяйство, не моё. Как ты завтра или там в понедельник на них теперь смотреть будешь?
— Да я и сейчас не знаю, как на них смотреть, — пробурчал Патрицио. — Это вы с ними какие-то беседы ведёте, а у меня вообще язык не поворачивается. Я думал — я здесь хозяин, а вышло? Это они тут хозяева! А мы — так, для декорации!