Он пишет мою книгу! (Бриошь) - страница 9

Десять дней? Какой ужас…

Моё сердце лихорадочно засуетилось.

Руки, ноги, хвост и речевые возможности на мгновение перестали меня интересовать. На первый план выплыл чёрным лебедем главный страх: у меня ведь книга на литературном сайте без публикаций столько времени!...

Глава 4

– Привет. К тебе не прорваться. – В палату, куда меня перевели из реанимации, заглянул мой отец.

Он так и не успел тогда вместе с мамой и Мариной навестить меня. Всех выгнали, меня повезли по разным кабинетам, где совершали манипуляции разного рода: от пощипываний до мрт-съёмки.

Я молчала. Отец присел рядом. Взял меня за руку.

– Юлька, ты, главное, ни о чём не переживай. Всё будет хорошо. Ты нас так напугала, а сейчас уже не страшно. Ты не прилетела, на телефон не отвечала. Я давай Лидии перезванивать. А я у неё в чёрном списке или как… Не дозвонился. Уже думал взять другой телефон у кого-нибудь, но Маринка мне позвонила и всё рассказала. Телескопический трап рухнул. Рукав к самолёту. А ты как раз шла по нему. Погибших, слава богу, нет. Но сильно пострадавших много. Но ты не переживай, – видно было, что отец сильно волнуется и изо всех сил старается, не подавать виду, – главное, что жива. А на ноги мы тебя поднимем! Я говорил с врачом, с Робертом, – отличный, кстати, мужик, – кости целы. Ушибы, но ничего критического.

Предположительно, на нервной почве у тебя сейчас это всё. – Папа развёл руками, не находя или боясь слов.

Я и сама уже эту версию слышала от докторов.

Переломов нет, защемлений нервов не нашли.

Почему пациент, то есть я, не говорит и не шевелит руками – неясно.

На полном серьёзе меня допытывали, не притворяюсь ли я.

Я, не притворяясь, заплакала.

Мне было страшно. А меня обвиняли во лжи…

Так, наверное, себя чувствует изнасилованная женщина на допросе в полиции: ей плохо, ей страшно, её тело как чужое, а ей задают вопросы, в том числе и на тему, а не сама ли она это всё устроила… Ужас.

Первые два дня после выхода из комы меня так лихорадило от страха, что Роберт Германович назначил мне успокоительные в уколах. Я вырубалась и только так успокаивалась. Вот такой каламбур, да.

Сейчас мне в какой-то степени легче. Я не боюсь. Я в депрессии.

Но разве это кто-то понимает…

Папа молча погладил меня по руке. А ведь мы никогда не обнимались, подумала вдруг я. Ни с ним, ни с мамой. В нашей семье не были приняты "телячьи нежности". Хорошие отношения, но без лобзаний и объятий. Я жила 25 лет и даже не задумывалась о том, что живу, по сути, в мире без объятий и поцелуев. В мире без любви...

Макс.

С ним у нас не платонические, конечно, отношения. А какие?