– Юля, Николай Алексеевич тут. Он прилетел. Покушать отошёл, сейчас вернётся!
Папа! Моё сердце забилось от счастья. Надо же! Я к нему летела, а в итоге он ко мне. Но как, как так быстро…
Глянула на маму. Верна себе до сих пор – при упоминании об отце губы поджала, подбородок вздёрнула, руки на груди скрестила, смотрит сквозь потолок прищуренным взглядом. Гордая, обиженая женщина. Ох, мама, но ведь столько лет прошло...
Иногда мне кажется, что ей просто нравится играть эту роль: оскорбленной на веки вечные бывшей супруги. Только в чём смысл, зачем… Не понимаю.
– Папа, – хмыкнула мама. – Разве отец тот, кто бросил, уехал и забыл?
Мне безумно захотелось крикнуть: "Мам, ну что ты такое говоришь! Он уехал, когда я выросла более чем! И не бросил, и не забыл. И вообще – это только мне, его дочери, решать какой он отец."
Но первым откликнулся другой человек.
– Наличие у дочери плохого папы, но отличного жениха – это, на мой взгляд, повод задуматься о том, где собака зарылась, – доктор улыбнулся маме, словно приглашая её сбавить пыл, но она не ответила взаимностью, стояла такая же демонстративно недовольная.
– Что ж, – продолжал врач, – наличие друзей, родственников и женихов, безусловно, не может не радовать, но может быть для разнообразия, коль уж мы в больнице, разрешите мне уделить внимания пациентке?
О, а доктор мне, определённо, нравится всё больше. С юмором мужик.
– Юлия Николаевна, как вы себя чувствуете? – Роберт Германович присел на стул рядом со мной, взял запястье, чтобы измерить пульс. При этом успевал пристально следить за моим взглядом.
Никогда не понимала, как можно одновременно измерять пульс и разговаривать с пациентом.
Я хотела ответить доктору, что у меня всё хорошо, но не смогла.
– Юлия Николаевна, вы меня слышите? – Говорить можете? – Роберт Германович понял, что я молчу не просто так.
Я слышала, но сказать что-то в ответ у меня не получилось.
Я молчала.
Во взгляде врача появилось напряжение. Даже тон его речи изменился.
– Юлия Николаевна, пошевелите пальцами правой руки, если слышите меня.
Пальцы остались без движения.
Где-то внутри меня разорвалась паническая бомба. Что происходит? Я не могу говорить и не могу пошевелить руками.
От ужаса я вся рванулась и, о чудо! – мои ноги откликнулись лёгким, едва заметным движением.
Мама замерла с таким испуганным выражением лица, что мне стало ещё страшнее от происходящего. Вернее от непроизошедшего.
Врач обернулся к маме и Маринке и, видимо, увидев их лица, спокойно сообщил:
– Рано пугаться, дамы. Сейчас я назначу полное обследование для Юлии Николаевны и всё будет ясно. А пока всем нужно удалиться. Девушка десять дней в коме была, сама очнулась. Она и так у вас дважды герой.