Мужик заржал.
— Прав-вильно! Бережёного бог береж-жёт! Ну, бывайте. Не застрев-в-вайте!
Сразу после этой фразы мармышка, кивнув, стартанула вверх по лестнице. Да так шустро, словно её там кто-то ждал.
Кстати, а действительно. И как это ему в голову не пришло? У неё же парень. Или муж. А она…
Андрей кинулся за ней, стараясь не отставать.
Так и добежали до девятого этажа, пыхтя, как ёжики, и не сбавляя темпа.
— Стой! — воскликнул Андрей и схватил мармышку за рукав куртки. — Куда ты так несёшься?
— Домой! — рыкнула она, дёргая локтем. — Отстань! Получил уже всё, чего тебе ещё надо? Шоколада? Ну так нету у меня его! Мандарины были, и те все слопаны!
Честно говоря, он и сам не знал, зачем бежит следом, хватает за одежду и пытается остановить. Самого себя понять не мог.
А мармышка, всё-таки вырвавшись, поправила куртку и пошла на свой десятый этаж.
Андрей постоял, послушал, как она гремит ключами и заходит в квартиру под истошный собачий лай и ласково-восторженное: «Ты соскучился, Афоня? Бедненький мой!»
Усмехнулся.
Что ж, мармышкино имя он так и не узнал. Зато узнал, как зовут её собаку.
А это тоже… немало.
Анна
Альфонс явно понервничал, пока меня не было. Ещё бы — хозяйка ушла, дверь в комнату закрыла, намордник нацепила, а тут ещё и бомбёжка под окном…
В общем, намордник оказался снят, дверь открыта, а еда почти вся сожрана. Ничего страшного, там и было-то… Огурцы, помидоры, немножко колбасы и сыра. Хорошо, что салат я в холодильнике оставила…
— Ну? И что ты сделал?
Альфонс лёг на пол и закрыл морду лапами. Он всегда так делает, когда знает, что виноват.
— А? Я тебя спрашиваю.
На меня посмотрели абсолютно невинными тёмными глазами и заскулили. Типа: «Я же переживал, скучал…»
— Как тебе не стыдно, Афоня! Ты же знаешь, что нельзя есть со стола.
Пёс перестал скулить, зато тяжко вздохнул.
— Ну… и что мне с тобой теперь делать?
Завилял хвостом. Типа: «Простить, конечно».
Ну уж нет! По крайней мере не сразу.
— Ладно… Место!
Афоня поднялся и грустно посеменил к своей лежанке. Я же отправилась на кухню, достала из холодильника лоток с «мимозой» и пошла на диван под укоризненный взгляд Альфонса.
— Тебе не дам. И не проси. И так бы не дала, но теперь тем более.
Вновь тяжкий вздох. Я щёлкнула пультом, остановилась на каком-то из традиционных «Голубых огоньков», открыла лоток и принялась жевать «мимозу» под радостную праздничную попсу.
Мне было настолько не по себе, что я даже решила отложить звонок маме и бабушке до утра. Боялась, если начну говорить, они сразу поймут — «с ребёнком что-то не так».