— Так ты, получается, своему парню ничего про наш секс не рассказала?
И кем он меня считает, интересно знать? Трахаться с другим, имея парня — в моём случае мужа — это…
Вот убила бы!
— Рассказала. Он предложил устроить тройничок.
Судя по ошарашенному молчанию, такого ответа Дятел не ожидал. Так тебе, вонючка!
— Ты сейчас серьёзно или шутишь?
— Такими вещами не шутят! — я всё-таки повернулась к соседу лицом и округлила глаза. — Ты что! Тройничок — это очень серьёзно! Ты с какого боку предпочитаешь, с переднего или заднего?
Сосед скрестил руки на груди, глядя на меня с укоризной.
— Шутишь, мармышка.
Секунду я молчала, переваривая услышанное.
А потом завопила:
— Кто-о-о-о?!
Андрей
Ах, как сладка оказалась месть!
— Мармышка. Мартышка и мышка в одном лице. Это ты.
Она всё молчала, только глаза таращила, напоминая уже не мармышку, а какого-нибудь долгопята.
— По-моему, оригинальнее, чем твой дятел.
Она очнулась и, процедив:
— Гораздо! — бросилась на Андрея, явно чтобы выцарапать глаза или задушить.
У мармышки было несколько секунд форы, пока он освобождал руки от сумок, и она успела мазнуть кулаком ему по скуле. Но потом Андрей сжал её в объятиях и, оттеснив к стене, поцеловал.
Она укусила его за нижнюю губу, пошла кровь, и солёно-сладкий вкус заполнил рот, почему-то возбуждая сильнее. И это сопротивление — руками мармышка пыталась оттолкнуть его от себя — тоже.
Куртка чертовски мешалась, и Андрей сбросил её на сумки, не отрываясь от соседкиных губ, потом начал стаскивать верхнюю одежду и с неё, но она так вертелась, что он плюнул — и, притеснив девушку к стене как можно плотнее, обеими ладонями сжал грудь, одновременно с этим погружаясь языком в сладкий и мягкий рот.
Он и не понял, в какой момент мармышкино сопротивление превратилось в осторожную ласку. Она тихонько погладила его одной ладонью по затылку, а вторую положила на плечо, и это оказалось настолько приятно, что Андрей застонал, не отрываясь от её губ и груди с острыми сосками, которые было так восхитительно возбуждающе сжимать…
…Они даже не заметили, как двери лифта раздвинулись с оглушительным грохотом, и кто-то весело и пьяно произнёс:
— Оп-па! Интим!
Анна
Вчерашний Палыч заявился, как снег на голову. И с одной стороны, я этого человека-торта готова была убить за то, что так рано нас освободил — между ног-то уже горело всё — и в то же время была ему благодарна. Ни к чему это, ни к чему!
Но у Дятла, наверное, во рту какой-нибудь наркотик или афродизиак. А как ещё можно объяснить то, что я теряю голову от его поцелуев?
Я, конечно, люблю целоваться, но не до такой же степени… Я ведь даже не знаю, как его зовут!