Я знал об этом много больше, чем простой обыватель. Сложно описать все свои эмоции, когда я понял, что замыслил родной брат.
Просто в ушах зашумело, а в глазах потемнело. Я даже не осознал, что теряю сознание.
Пришел в себя, и узнал, от Врена, что почти умер, на четыре минуты.
До рассвета я размышлял, искал варианты спасения девочки. Моей девочки. А вариантов было мало, ведь власть Робина Хауреса оспорить могли немногие, тем более из-за маленькой девочки. А меня уже не будет, чтобы спасти Бекки.
И я нашел.
Андреа. Виберт был отличным другом, уже проверенным множеством ситуаций. Но, подвергать его благородство лишним испытаниям было глупо. Да, он не отказал бы мне в помощи, но какова гарантия, что он не отдаст ее Робину после моей смерти? Вот и мне не хотелось проверять соблазнами степень его благородства.
У меня просто не было права на ошибку!
Поэтому звонок на, вбитый на подкорку, номер пальцы на комме набрали легко.
— Приветствую, амбассадор Аэлмар Шайори.
Наставник, друг, почти отец никак не выразил своего отношения к моему виду.
— Вал, мальчик мой, какими судьбами?
— Мне нужна ваша помощь, — перешел сразу к делу я.
— Тебе? Моя? Звучит забавно, но я слушаю…
С графического окошка комма на меня смотрели большие, внимательные, голубые глаза. Аэлмар на любого производил самое благоприятное впечатление. Невысокий, с заметным брюшком и оплывшими боками. Жиденькие русые волосы были зачесаны назад, мягкий подбородок и невероятно добрые глаза. В его внешности не было ничего, что указывало бы на его пост или на его прошлое. Мало кто видел за этой добротой истину; мало кому доводилось видеть метаморфозу его улыбки из теплой в зловещий оскал; мало кто наблюдал, как стынет доброта в глазах, уступая место острому уму.
В его внешности не было ничего, что указывало бы на его племя. Если не знать заранее, то никогда не узнаешь в нем лугового луня. Хищная птица дремала в глубине этого великого мужчины.
За его спиной была знакомая стена со стеллажами папок, в окошко сьемки попадала светлая рубашка. Несмотря на ночь, он был все еще в кабинете. Я был уверен, что короткий сон, в три-четыре часа, он проведет в соседней комнате. Не удивлюсь, если на деле он не был в собственном доме уже больше двух недель. Он жил на работе, дышал ею, мыслил насущным Совета Рас. И зная это, было особенно странно его явное расположение ко мне, ведь я-то, как раз, не смог выбрать призвание, так и оставшись на уровне эмоций.
Он не торопил меня. Я был уверен, что кто-кто, а уж Шайори, точно знал о случившемся. Знал или предполагал, что мне осталось недолго. В его глазах не было укора или разочарования, не было там и жалости. Он смотрел на меня точно так же, как и раньше, словно не случилось моего отказа, будто не было моей слабости, что привело к плену и пыткам. Я не мог себя простить, а он, похоже, и не разозлился. Мне никогда не понять этого луня.