Она шла, просчитывая в уме последние данные, пытаясь вспомнить корректировку по ветру на открытом участке предстоящих соревнований, сравнивая советы тренера с тем, что она читала в специальных пособиях, которые выписывала на почте за те деньги, которые удалось припрятать. И не совсем поняла, что происходит, когда рядом, с визгом тормозов остановилась машина – яркий представитель отечественного автопрома. В некой прострации наблюдала, как из неё выскакивают двое мужчин в самодельных масках, что точно успела разглядеть. Чётко видела, как один из них, возвышаясь, замахнулся первым, и в нормальной защитной реакции закрыла голову руками.
Потом был удар. Боль и её крик. Хруст и треск. А следующие удары наносились, казалось, с большей силой и, как потом скажет усатый следователь, целенаправленно. Били по рукам. От охватившего шока, не могла сказать, закончилось ли это быстро или продолжалось бесконечно, но в память яркой волной врезался звон тяжёлого металла, соударяющегося с сухим от мороза асфальтом. Короткое и грубое: «Валим!».
Слёзы, снова боль, теперь ещё сильнее, потому что шок проходит, потому что терпеть невозможно. Подступающие одна за другой волны тошноты, смешивающиеся со слезами, хриплые крики и призывы о помощи, которые в тихом районе не слышны тем, кто ложиться в девять часов спать, потому что завтра к семи нужно бежать на работу. А потом… наверно на какое-то время теряла сознание, потому что следующей чёткой мыслью было понимание, что она в машине скорой помощи. Боль теперь сковывала всё тело, сухие потрескавшиеся губы, разрывающееся от отёка горло и чёткое осознание того, что это конец. Конец чего-то очень важного.
Уже потом, через год она будет понимать, что эти мысли были началом одного большого конца её маленького света. Когда после множества операций пальцы не сгибались и были растопырены в разные стороны, некоторые из них скрючены уродливой дугой, а мизинец на правой руке при истерике и нервном стрессе, в который превратилась вся её жизнь, от судороги выворачивало в обратную сторону.
Лора думала, что уже разучилась плакать, часами смотрела в окно, не стараясь предугадать погоду: её тело предвещало о любых переменах задолго до того. Руки в суставах буквально наизнанку выворачивало за несколько суток до дождя, ветра, магнитных бурь, которыми грозился диктор с телевидения. Жизнь остановилась примерно между четвёртым и пятым шагом крошечной палаты, выкрашенный в убогий грязно-синий цвет. Это сейчас стены выглядели оптимистичнее, а когда она только заселилась, были серые и обшарпанные.