— А мне нечего скрывать, Арьяна… Милада передала ему обручальное кольцо… Вернула ему обратно, пусти, больно…
Арьяна освободила её и как-то устало опустилась на стул для посетителей.
— Я знала, что свидание будет плохой идеей… Рокайо Ганн, ты и твоя семейка обманули меня… Королева уже отменила ваши привилегии, так и передай отцу.
Я усмехнулась и ответила:
— Я с ним не разговариваю, так что можешь поставить его в известность сама…
Глава никак не отреагировала на моё "тыканье".
— Значит, и тебя… Ну, что ж, теперь, скорее всего, у общины Северных гор будет новая глава, Рокайо, прощай…
— Подождите, Арьяна… — я опять перешла с ней на Вы. — Но Вы же ни в чём не виноваты…
— Виновата, Айо, виновата, — она оглянулась на меня через плечо, — так что моя политическая карьера окончена…
— И куда Вы?…
— Останусь здесь, мой аттестат из Академической школы действителен, так что буду обучать детей…
Сгорбившись, она вышла из лекарской, пропуская Булмаса, который уже от нетерпения и боли тряс больной рукой. Я никогда не видела главу такой… растрёпаной и согнутой… Мне стало её жаль, но уже ничего изменить было нельзя.
Через несколько дней был день зимнего солнцестояния, после которого уже начинались первые оттепели, и шёл поворот к весне. В нашем посёлке всегда по этому случаю проводился праздник, отмечаемый песнями, плясками и вечерними посиделками с родными.
Возле общинного дома сжигали чучело Мары — младшей сестры Ады, придумавшей ночь и зиму, глава всегда говорила речь, а жители притаскивали за пазухой брагу, вино и сладкие закуски. Наши поселковые музыканты играли громкую музыку, а молодёжь веселилась.
Я нарядила детей в костюмы, сшитые ещё в прошлом году для этого же праздника, послушала причитания Авидеи о том, что юбка уже старая, и, вообще, мала ей, а её подруге Тире мама купила новую специально для праздника, успокоила перевозбуждённого Бертина и сделала шаг за порог.
Мы, все трое, замерли, не успев толком выйти из дверей. Возле калитки стояли мои мать и отец, а лица… У них были такие лица, будто кто-то умер… Мама была похожа на старуху с жёлтой пергаментной кожей, высохшей и усталыми глазами. Мой отец был чёрен.
— Что случилось? — спросила я, уже догадываясь, но пока надеясь на лучшее.
— Милада пропала…
Соседи, вышедшие на праздник, закричали нам:
— Ньево, Ганн! Пойдёмте! Уже скоро чучело будут жечь!
— Дети, в дом! — коротко сказала я.
— Но, мама… — попыталась мне перечить Авидея, но я осадила её.
— В дом, я сказала! Мама, папа, входите… Поговорим в доме…
Родители вошли, присели, не разуваясь и не раздеваясь. Я не стала даже им предлагать этого, понимая, что им сейчас не до чего.